Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

10

После очередной сессии воспоминаний Рита пригласила Фому на Праздник листопада. Фома расспросил о сути торжества, и Рита, цокнув, объяснила, что в этот день они отдают почести осени, пекут пироги с яблоками и грибами, варят глинтвейн и выбирают королеву. В этом году ею станет некая Тамара. Ее усадят на трон и будут всячески развлекать. «Кто такая Тамара? Мне казалось, что вы здесь королева». – «Женщина, понимающая, что ее век окончен. Она прожила чудную жизнь, но родственников не осталось. Что ж, – Рита подбирала слова, – натерпелась. Тамаре я завидую, ей пришлось любить и терять, и никто из тех, кого она любила, не сходил с ума». – «В отличие от ваших возлюбленных?» Рита в очередной раз оставила вопрос Фомы подвешенным в воздухе.

В дверях Фому поймал Христофор, потребовал включить ноутбук и пробежался взглядом по тексту, видимо желая убедиться в отсутствии откровенной отсебятины. Христофор кивнул, зашел к Харите и с грохотом запер дверь. Фома поежился, убрал ноутбук и проверил телефон – пусто. Он ждал от Миланы звонков или сообщений, но ничего. Похоже, его командировка затягивается, превращаясь в ссылку.

Взяв больничный, Фома ненадолго отвязался от работы, но потом честно признался, что застрял в Костугае, что вокруг – мятеж и что единственный способ пробраться обратно – пересечь лес, напичканный военными. Его начальник предложил временно уволить Фому, а когда вернется – восстановить. Фома знал, что это обман, но согласился. Подписал заявление и отправил скан по почте.

Собираясь на Праздник листопада, он совсем не нервничал и почему-то мечтал о нелепых вещах вроде покупки гитары. Он не умел играть, никогда не учился и был напрочь лишен слуха. Но с гитарой он решил твердо. Как и с тем, чтобы купить в квартиру беговую дорожку. С первых же денег. И велосипед. Он сходит на прием к здешнему врачу, выставит свои легкие на обозрение и начнет наконец лечиться. Фома не врал себе, он искренне размышлял о будущем. К Милане вернется, чтобы забрать вещи и вернуть долг. Начнется все с завтрашнего утра, сразу после ночи горящих теплиц.

Фома приехал на машине Тиктака и оставил ее чуть поодаль от въезда на территорию пансионата. Оркестр играл музыку из советских фильмов, и оставшийся путь от парковки он проделал пешком под мелодию из «Осеннего марафона». Он заметил «крайслер» Полины, и в груди Фомы разлилась покалывающая прохлада.

На просторной веранде пансионата расположился оркестр; поверх опавших листьев уложили плиты из бруса – они служили танцевальной площадкой, на которой кружились бодрые старики. Парк украсили надувными шарами, гирляндами и тыквами. Позади танцпола поставили белоснежные купола тентов, под навесом которых на столах теснились подносы с закуской. В углу тента стояли три бочонка, наполненные грогом, глегом и глинтвейном. Старики отдыхали на раскладных стульях и переговаривались. Под еще одним тентом в массивном плюшевом кресле восседала царица осени Тамара, одетая в пышное золотистое платье, с роскошно убранной копной седых волос.

Фома хлебнул глинтвейна и поморщился – таким крепким он оказался. Вспомнил, что за рулем, поставил стакан на стол и покашлял. Отыскал взглядом Полину – она фотографировала обнявшуюся пожилую пару.

– Где твоя бабулька? Ну, та, у которой ты гострайтером заделался? – спросила Полина.

– В доме, наверно, – ответил Фома и бросил в рот крупную виноградину.

– Тыквенный пирог пробовал? Отпад!

– Трудишься?

– И заплатят – мама не горюй! Я не стала отказываться, хоть это и не мой профиль.

– Вечеринка пенсионеров тебя оскорбляет?

– Ты надулся, ясен фиг, – предположила Полина, – а зря! Ты реально оборзел, пришлось урезонить. Вот только не спорь, а то я точно забью болт и буду тебя игнорить!

Фома пожал плечами.

К царице Тамаре подходили разные люди, что-то шептали ей на ухо, смеялись и желали всех благ. Она улыбалась, но взгляд ее застлала пелена. Появились братья Заруцкие. Христофор отправился к Тамаре, поцеловал ее трясущиеся руки и, встав по-рыцарски на одно колено, дал обещание. Глаза Тамары увлажнились. Аркаша увидел Полину, дернулся к ней, но его перехватил пьяный главбух и потянул в компанию горлопанящих мужиков.

Концерт продолжался, но холодало и вечерело. Христофор призвал всех проходить в банкетный зал пансионата. На воздухе остались несколько курящих дедов, Фома и Полина.

– А что, мило тут все устроили, – высказала соображение Полина, присев на освободившийся стул. Сотрудники пансионата шуршали за спиной, убирали недоеденную снедь и грязную посуду.

– Нет такого праздника. Я погуглил. Например, сегодня День работника атомной промышленности, День тульского пряника, День реки Урал и много чего еще. Ни слова о листопаде.

– Придумали повод гульнуть, зануда. Что плохого? Ты видел этих старперов?! Они счастливы.

– Откуда деньги?

– Сноб и ханжа. Спонсоры есть, взносы, «Ночные волки» эти скидываются. Старший Заруцкий дружит с чиновниками, в бизнесе подвязки. Он негласный мэр Костугая, между прочим.

– Козел он, – сплюнул Фома.

– Просто так, что ли, его братец владеет двумя островами. Ни фига!

В груди у Фомы кольнуло, он взглянул на часы – без четверти десять – и сказал:

– Мне пора.

– Надолго застрял в нашей дыре-то? Костугай тебя не отпустит – бу! Ты здесь навечно! – засмеялась Полина.

– Улыбайся почаще, тебе идет. Так ты красивее. А то ведешь себя обычно как последняя стерва.

– А ты мрачный и душный! – крикнула она ему вдогонку и добавила: – Позвони мне завтра.

– Зачем? – спросил Фома.

– Ну дубина! – воскликнула Полина и, подхватив фотоаппарат, зашла в залитый иллюминацией банкетный зал пансионата.

Фому все-таки окликнули, но не Полина, а Заруцкий-младший. От него разило, и он спотыкался. Аркаша отщелкнул бычок в кусты и крикнул: «Погодь, пацан! Иди сюда!» Аркаша облокотился на ствол дерева и спросил: «Ты куда собрался!? Тебе разрешили уйти?!» – «В смысле?» – «Глухой? Спрашиваю: куда намылился?» – «Домой. Спать». – «Ты чё все около Полинки трешься? Вставить ей хочешь?» Фома промолчал. «Мудак, ты язык прикусил?! Я со стеной базарю, что ли?» – «Отвали!» – «На хер те Полька сдалась?» – «У тебя все?» Кашель выбрался из откуда-то из нутра и подкатил к груди, цеплялся за горло. Фома осмотрелся в поисках тяжелого камня, и Аркаша сказал: «Ну, эта, мадам Рита Евгеньевна. Она не велела тебе уходить. Просит остаться. Хочет, чтобы ты, мудачий сын, был среди приглашенных на главный праздник». – «Что ты несешь?» – «Точно тупой. Два раза повторять тебе, что ли? Вернись туда, – он ткнул на горящие окна пансионата, – и посиди, подожди. Только к Поле не суйся, уяснил?» Фома предъявил средний палец и сел за руль. Аркаша