Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

мужик, ручаюсь», – уговаривает Клим, и черкес, пробурчав, что лама сам и поджег, некрепко жмет монголу мозолистую ладонь.

Внутри жарко от печки, пахнет картофельным дэлэном и душистым травяным чаем; длинноволосая казашка – жена черкеса – улыбается и приглашает к столу. За едой льется беседа, о войне и лишениях не поминают, все о старом, о службе в армии и полях Германии. Игорь поддается настроению и, выпивая горькую настойку, смеется и отпускает шутки, посматривая на разомлевшую от тепла Риту. Спать, сообщает черкес, будет кто как: даме постель, а остальным где придется. Юный Патрик выпивает рюмку, его щеки краснеют; по взгляду ясно, что внутри у него происходит борьба в отношении к Климу, который после недавней стычки на чеха не обращает никакого внимания. Лютуют, соглашается черкес, лютуют красные поборники революции, убивают ни за что, но – и Аллах ему судья – и другие не лучше. Чуть шашкой один царский офицер его не порубил. Да ни за что, просто так – от дури и пьянства! Игорь мрачнеет, и черкес, заметив, обнимает его и просит не обижаться, потому как нет праведности в войнах, нет чести, сплошное вероломство со всех краев. Вспоминает Великую войну и все, за что сражались, – за мир шла битва. Рита соглашается и плачет, а казашка приносит сладкое, на которое уже нет сил, но когда еще наешься до отвала. «Разорили мы тебя», – сокрушается Клим черкесу, а тот стучит себя в грудь и просит, чтобы оскорблений в этот прекрасный вечер больше он не слышал, а то вон пойдут! Клим гогочет и разливает чай.

– На пароходе «Уралец» вверх по реке пойдем до Оренбурга. Потом Верхнеуральск. Оттуда в Челябинск к железной дороге – и на поезде прямиком в дальние края необъятной России, до Читы и дальше, куда там нам надо, – рассказывает Клим Игорю, когда они выходят покурить.

– Если пароход пойдет. Морозы грядут. И с чего ты взял, что беляки нас примут? Раз ленинцы за жабры не взяли, те, может, захотят содрать три шкуры? А что у нас есть, кроме твоих фантиков и фокусов? – спрашивает Игорь.

– Тамошних считай за своих, не тронут и не напакостят, по крайней мере, вплоть до Читы. Атаман Семенов человек вспыльчивый и непредсказуемый, служит собственному богу, в зеркале его видит, когда бреется. С ним-то выкрутасы вероятны, но пусть страх раньше времени не елозит: перегорим.

– У, брат, где Чита, а где мы. Пехать и пехать еще, – говорит Игорь и тушит папиросу. Добавляет: – Черкес твой гостеприимен, а глаз блестит потаенной злобой. Уж не точит ли он на тебя зуб?

– Пес его знает, – пожимает плечами Клим.

Укладываются по койкам; на полу Октай и сам Клим, а дама в теплой постели, под верблюжьей шкурой. Натопленные стены дома выстуживаются медленно, потому Рита ворочается от духоты. Она просыпается и забирается к Игорю на печь, прихватив верблюжью шкуру; целует его, обнимает со спины и прижимается. Игорь сопит и не чувствует вмешательства, его сон не мирный, но крепкий. Заметив пустующую постель, Марек потягивается и занимает ее, перебравшись с плоской и твердой скамьи. Гремит посудой на столе наглая неуклюжая кошка, слепая на один глаз, потерянный в битве с разжиревшей крысой. Спят так почти до утра, пока не будит всех стрекочущий и яркий огонь, разгоревшийся за окнами гостеприимного жилища. Ошалело ржут перепуганные лошади. Полыхает черная карета дилижанса.

Клим осматривает пепелище и трет шрам, приговаривает про себя заклинания или проклятия. «Ну что за сволочь?! – спрашивает у пустоты Игорь, стоящий у Клима за спиной. – Все припасы украли. Лошадей хоть не тронули. Хорошо сумку с боезапасом в амбаре запер, итого на руках две лимонки да револьвер». – «Такой большой вымахал, а все удивляешься? Намеренный поджог, а лошади скоро изведутся и помрут, потому как отравлены». – «Они тебе сами рассказали?» – «Глаз наметан: вижу, когда скотина дохнет. – И после паузы: – Собирайся, нам плыть еще». – «Клим, а чем ты так черкеса злишь? Но почему-то гордец раскланивается, как перед барином. Выкладывай». – «Ох и недоверчив ты, барон Крейт, пессимист! Никуда не денешься – до Оренбурга в обнимку дотащимся, а там уж и погутарим». – «Чую, в беду ты всех затянешь». Клим Вавилов хлопает Игоря по груди и поторапливает: пароход вот-вот отправится.

Черкес и его жена душевно прощаются и просят не винить их, что не заметили подлых поджигателей. Собака и та голос не подала. С собой вручают припасов, теплой одежды и воды: основной провиант и вещи сгорели вместе с каретой. Черкес заранее получил от Клима золотой самородок и потому был очень сговорчив и учтив; так бы его хозяйственная казашка продовольствием не разбрасывалась, когда пуд картофеля баснословных денег стоит. Но черкес завладел ценностью вневременной и уже размышлял, как распорядиться богатством.

«Оно и к лучшему, что все пропало, будем налегке», – бодрится Марек, и Клим ему поддакивает, зато Рита расстроена и молчалива и все льнет к Игорю. Извозчик доставляет их к реке, в порт. Октай кашляет, и Рита предлагает ему надеть бурку, подаренную черкесом, но монах отказывается и просит не обращать на него внимания.

Порт пустует; закованный в мутные антрацитовые воды стоит пароход «Уралец», скромное суденышко в один этаж и единственной трубой для выхода сожженных углей. На палубе жует семечки капитан, сплевывая в свернутый газетный лист, – приземистый и бородатый мужик лет шестидесяти, в телогрейке и широких сапогах. Внезапный ветер вздымает облака снежной пыли, густые воды Урала переливаются, будто ртутная масса, на другом берегу звонит церковный колокол. По скрипучему мостику ступают четверо кряжистых мордоворотов и тащат прямоугольный, грубо сколоченный ящик. За ними семенит черноволосая девушка с длинной шеей и тонкими запястьями, которые она оголяет, поправляя покосившуюся бобровую шапку. Все пятеро выряжены скорбно, будто несут траур, и белы, как снежный покров на пиках Кайласа.

Капитан кивком приветствует церемонию и оценивающе смотрит на новоприбывших, вопрошает: «Шестеро вас? Или еще кого притащите?» – «В Оренбург бы нам, а потом до Верхнеуральска!» – объясняет Игорь, влезший в переговоры раньше Клима. «Хех, потешный вы народец! Какой, в задницу, Верхнеуральск?! На календари погляди! Скоро лед встанет, никто не пробьется». – «На другом пароходе уйдем». – «Ну-ну, жди до следующего лета», – смеется капитан и щелкает лузгу золотыми зубами. «Шестеро нас. И сойдем на последнем рубеже!» – вступает в разговор Клим. «Платите вдвое. Тряпья пуда три?» – «Три куля да чемодан». – «В Оренбурге и ссажу. Со мной команды четыре человека, все с мушкетами, так что не буяньте, ясно вам?!» – «Мы тихий люд», – говорит