Читать книгу - "Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов"

да уже выговор не тот. Шепелявлю. Изувечили, ироды. А любовь к спектаклям все-таки не отбили. Слышу сегодня по радио — идет премьера. Наши ставят. Побросала свои горшки-черепки, прибегла. Потому как перед этим не могу устоять. Тянет.

За стеной, в зрительном зале, громыхал духовой оркестр. Актеры явно запаздывали, и трубачи старались вовсю, занимая зрителей музыкой. Среди всех прочих медных голосов особенно отчетливо выговаривала альт-секунда. И мне казалось, что это обязательно должна быть Юркина секунда — этого неугомонного энтузиаста-трубача. Я представил, как торчит его мокрый взъерошенный чуб из-за пюпитра, как отдуваются его округлые, в конопушках щеки и как въедливо сверлит он глазами нотные строчки.

В переполненном зале раз за разом трижды погасли и зажглись люстры. Духачи сложили трубы и заняли отведенные им привилегированные места. Зал затих, нетерпеливо вглядываясь в чуть вздрагивавший темный занавес на сцене. Я протиснулся в ряды и сел вместе со всеми. Хотелось увидеть, как будут принимать колхозники спектакль.

Наконец под шумные и дружные аплодисменты занавес медленно разошелся по сторонам.

По залу прошел гул удивления, любопытства и какой-то нетерпеливой радости.

Из будки вышел старик-обходчик и лопатой стал поправлять балласт на железнодорожной насыпи.

— Гляди, дверь в будке открывается. И песок загребает взаправду.

— Бабоньки, а чей же тот-то дед? А? Не еринский ли? Где-то я такого видела!

— Тише, тише. Слушайте. Он что-то говорит.

Некоторое время все вслушиваются. Но вот по залу снова прокатывается волна возбуждения. Кто-то по голосу узнал в старике актера.

— Да ведь это же Витька!

— Чей?

— Да прицепщик.

— Гляди-ка! Как взаправдашний дед. И не подумаешь!

Мало-помалу разворачивается действие, и теперь уже не мелочи, а сам ход событий захватывает зал. Видно, что спектакль понятен всем, он волнует, заставляет переживать. Кулак-мироед Прокоп Завада (исполнял худрук), лысый, толстобрюхий, с жирным прыщеватым носом, сватается за молоденькую дочь путевого обходчика Зосю. Прокоп похваляется богатством, уговаривает стариков выдать за него дочь. А у Зоси есть любимый — молодой, красивый парубок. Зал в напряжении. Я никогда не видел такого искреннего, негодующего протеста. Каждое слово Завады вызывало возмущенные реплики. Особенно у пожилых колхозников. Все забыли, что старик всего-навсего Витька-прицепщик, и только слышны были вопросы:

— Неужто согласится отец? Неужто поддастся на уговоры?

И когда отец, опутанный льстивыми речами Завады, соглашается выдать за него дочь, зал полнится гулом осуждения.

Но вот неожиданно появляется поруганная Завадой женщина, ставшая нищенкой. Она разоблачает кровопийцу и толкает перепуганного Прокопа под поезд. На сцене гаснет свет, грохочет эшелон — и сквозь грохот слышен предсмертный крик Завады. Справедливость торжествует.

Зрители горячо откликаются на это торжество. Гремят аплодисменты. Многие долго еще сидят на своих местах уже после того, как занавес закрылся.

Спектакль удался. Его смотрели и воспринимали как кусок жизни. И это была победа молодого колхозного драматического коллектива. Я слышал, как обсуждали его тут же по выходе из зала, и потом в хатах колхозников, и на фермах, и в стане трактористов.

Из Дома культуры я шел вместе с Виктором Петровичем. Несмотря на поздний час, в избах светились огни, как в большой праздник. Это люди возвращались со спектакля. Я по голосу чувствовал, что Виктор Петрович возбужден и взволнован удачей.

— А представьте, если бы мы поставили спектакль на современную тему? Лучше встречали бы! Скажем, пьесу Валентина Владимировича Овечкина «Навстречу ветру»? {25} Нет, селу обязательно нужны клубы, нужны спектакли. Очень нужны…

Село постепенно затихало. Только было слышно, как за околицей переливисто рокотал трактор да над головами, где-то под самыми звездами, перекликались журавли. Вслушиваясь в их усталый гомон, я думал о том, как много изменилось на земле, раскинувшейся под их крыльями. Как много на ней появилось нового, хорошего…

1959

Ремонтировали театр

Ремонтировали прежнее здание областного театра имени Пушкина.

Замечу между словом, что имя нашего театра хотя и славное, но несколько абстрагированное, поскольку великий Пушкин в Курске никогда не бывал. В Бессарабию его ссылали и везли через Киев, а на Кавказ в те времена ездили через Воронеж. Так что упоминание Пушкина на курских театральных афишах ничего не добавляет к известности и славе Александра Сергеевича. А вот великий Щепкин и родился в Курской губернии, и лицедействовал на курской сцене, а потому имя знаменитого реформатора русского сценического искусства на фронтоне нашего театра было бы столь же уместно, достойно и патриотично, сколь разумно употреблено имя Волкова на театре в Ярославле. Тем временем неиспользованное должным образом имя нашего земляка сразу же подхватили расторопные соседи — белгородцы и назвали свою сцену в честь Михаила Семеновича Щепкина, да еще, сказывают, заказали бюст знаменитого актера, дабы водрузить его на площади перед театром.

Но это к слову. Касательно же ремонта хотелось бы предварительно упомянуть, что здание театра видно из моего окна: за купами обстриженных тополей — краснокирпичное, аскетического облика строение на манер позднего предреволюционного модерна, издали похоже, по правде сказать, на теплоцентраль, особенно если рядом возвести высокую трубу. О его ремонте я узнал, однако, не по тому, как с грохотом сбрасывали прохудившиеся листы кровельного железа или прогнившие стропила — а в наше строящееся время всегда где-нибудь ухает и грохает, — а по совершенно непредвиденному обстоятельству.

Иду однажды в обеденное время по прилегающему к театру пионерскому парку и вижу бегущего навстречу человека в синей олимпийке.

Вообще-то в парке всегда много бегающих. В урочные часы бегают всем классом ученики из соседней школы, студенты-медики и просто добропорядочные сограждане, большей частью из тех, кто страдает избыточностью собственного «я». Почтенные старцы и те иногда бодро трусят, шаркают кедами по дорожкам. Один такой седовласый марафонец даже огрузил себя дополнительным весом. Перед тем как отправиться в парк, он сначала наведывался на соседнюю стройку (в то время как раз начинали закладывать девятиэтажку на Блинова, где ныне разместилось цветное телеателье), обертывал газетами два кирпича и, придерживая их под мышками, пускался в пробег, горделиво перехватывая взгляды прохожих: мол, каково? Отбегавши свое, старичок непременно возвращался в сторожевую будку, предупреждал: «Кирпичики я положил на место, спасибо!»

И вот вижу: трусит навстречу еще один марафонец в застиранной олимпийке, почерк бега нетвердый, с явным отклонением от прямой, словом, такое впечатление, будто передвигает ногами из последних сил. Поравнялись, гляжу, а у него деревянный брус на плечах. Этакий увесистый, сантиметров двенадцать в поперечнике и метров восемь в длину. Брус упруго играет, толчками придавливает марафонца к земле, и тот вынужден передвигаться мелкой семенящей скоробежкой на полусогнутых, вроде китайца. Но что