Читать книгу - "Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор"

За семьей Сноу шел Джаспер Кебби с молодой женой. Это была милая пара, владевшая небольшой фермой и полем всего в сотню акров. И уже за ними столпились все остальные, кто как успел занять места. Мужчины подшучивали над девушками, а их жены громко и весело смеялись в ответ, никого особенно ни к кому не ревнуя. Шествие завершали ребятишки, снующие между взрослыми и задающие свои вечные вопросы, успевая по дороге собирать цветы.

Нас в общей сложности было человек шестьдесят, так что во время сбора двор заполнился до отказа. Итак, мы подошли к полю, и тут пастор остановился, повернулся лицом к прихожанам, вознес руки к небу и приказал его внимательно слушать, хотя речь его оказалась весьма короткой: «Во имя Господа Бога. Аминь!»

— Аминь! Да будет так! — выкрикнул откуда-то издалека церковный служка, который в основное время занимался сапожным делом.

Пастор прочитал несколько строк из Библии, велел нам поднять глаза и посмотреть на поля, готовые к сбору урожая. После этого он отложил Библию и три раза собственноручно взмахнул серпом. Он аккуратно сложил колосья, а прихожане смотрели на него и перешептывались, обсуждая, как великолепно он справляется с такой непривычной для него работой.

Как только пшеница была сложена в небольшой сноп, вперед вышли мы с матерью, и хором произнесли:

— Благодарим Господа за милость его и эти первые колосья, снятые с нашего поля.

Церковный служка пропел псалом, и довольно неплохо, если не считать того, что где-то в середине громко чихнул, потому что соперник-сапожник из Брендона взмахнул перед его носом пучком колосьев. Служка пел так громко, что, казалось, полевые цветы сами начали раскачиваться в такт его голосу. Как только пение стихло, пастор выпил бокал сидра, и мы все дружно приступили к работе.

Говоря «все» я подразумеваю, конечно же, мужчин, а не женщин, хотя знаю, что в северных районах страны женщинам тоже позволено жать пшеницу. И кстати, у них это получается ничуть не хуже, чем у мужчин, хотя, как мне кажется, работать с серпом, все-таки, обязан сильный пол. В наших краях женщины занимаются более легким трудом. Они идут чуть поодаль, чтобы случайно не пораниться о серпы, и связывают пшеницу в снопы. А вслед за ними уже идут ребятишки — они подбирают колоски, пока не образуется букетик, а потом отдают их своим матерям.

Все мужчины надвинулись на желтую стену, широко расставив ноги и согнув левую руку в локте, а в правой все время поблескивала сталь. Каждый шел своей полосой, врезаясь в золото колосьев и оставляя после себя дорожку.

И так ходили мы взад-вперед по полю, иногда останавливаясь для короткого отдыха, чтобы напиться и поправить серпы. Мужчины начинали рассказывать занятные истории из жизни, а женщины требовали, чтобы и их труд был оценен по заслугам, и тогда все наперебой принимались рассыпать комплименты. И после небольшой паузы снова становились в ряд, а собаки в это время стерегли одежду.

А теперь я хочу рассказать о своих ощущениях, даже если это покажется кое-кому смешным. Работая в поле, чувствуя, как шелестят колосья, наблюдая, как склоняют они свои головы после очередного взмаха серпа, мне представлялась моя возлюбленная, смотрящая на меня и восхищающаяся моей ловкостью и умением. Я думал о том, как, наверное, ей было бы сейчас приятно увидеть мои перекатывающиеся мышцы, сильные рабочие руки и искрящиеся от счастья глаза. И это придавало мне новые силы, солнце светило ярче, ибо я воображал, что это не само солнце, а блеск ее прекрасных очей помогает мне снимать урожай. А что же делает сейчас моя любовь? Может быть, вспоминает меня, прохаживаясь по долине Дунов и поглядывая в сторону темного леса. Как бы мне хотелось стать птицей и перелететь туда поближе к ней, единственной и милой! Иногда я и сам посматривал в ту сторону, где виднелись деревья Бэгвортского леса. Легкая дымка зависла над кронами. А вдруг Лорне сейчас холодно и тоскливо одной? Я согласился бы превратиться в каплю дождя, обернуться росой, чтобы прикоснуться хотя бы к ее стройным ножкам. Голос ее звучал, словно она прячется у меня за спиной — стоит только обернуться, и прекрасное личико выглянет из-за густых колосьев пшеницы.

Но Лорна, разумеется, не появлялась, а я продолжал трудиться, мечтая о ней. Взмах за взмахом совершал мой серп, и я, как заведенный, сносил колосья, не переставая грезить о любимой. Я завидовал ее родственникам — ведь они могли видеться с Лорной хоть каждый день. Подумать только! И эти разбойники находились в гораздо более выгодном положении, нежели я, честный человек.

Пока я так размышлял, мои работники (вот негодяи!) воспользовались случаем и, не спросив меня, сами устроили очередной перерыв, умчавшись к бочонку с сидром. Я заткнул серп за пояс и подкрался к ним, не веря своим глазам. Еще церковные часы не пробили и одиннадцати, а эти бездельники уже расселись и от всей души принялись поглощать хлеб и мясо, запивая его бодрящим напитком.

— Джон Фрэй, ах ты, негодник! — закричал я, поднимая за воротник своего помощника. — Что это ты тут делаешь?

Джон Фрэй висел в воздухе, но не выпускал из рук вилку, а в зубах продолжал держать здоровенную гусиную ножку.

— Опустите, я же не могу ничего объяснить в таком положении! — взмолился Фрэй, с трудом выговаривая слова. Я поставил его на землю, чтобы тот мог внятно произносить звуки. — Ваша честь (так Фрэй стал называть меня после моего возвращения из Лондона, полагая, что король воспроизвел меня в чин офицера или назначил судьей при дворе, а я не сознавался, поскольку такое назначение было, разумеется, сверхсекретным), Ваша честь, вы были так заняты, что я решил: наверное, его милость думает о тайном задании короля, поэтому не осмелился побеспокоить. А что с того, если мы перекусим пораньше, зато сможем и поработать подольше, ведь правда? Мы тут уже и картофель сварили…

От такого угощения я отказаться не мог. Поэтому мне пришлось присоединиться к остальным, хотя было еще слишком рано для обеда. Я ел и удивлялся, к каким только хитростям ни прибегает человек, чтобы добиться своего и усыпить бдительность других!

Правда, из собственного опыта я знаю, что полдень — идеальное время для хорошей трапезы. Именно тогда человеку требуется