Читать книгу - "Вкус Парижа - Виктория Браунли"

Она схватила со стола листок бумаги и как-то агрессивно ткнула в него пальцем. Это был договор с датой моего отъезда, которая приходилась на следующую среду. Я кивнула и кое-как объяснила ей на ломаном французском, что уеду раньше, в субботу, и что мне не нужны деньги за оставшиеся дни.

На ее глазах появились слезы, и она с мольбой посмотрела на меня. Внезапно я обрадовалась, что интуиция подсказала мне, чтобы я искала другое жилье. Эта женщина была какая-то странная. Она встала передо мной и схватила меня за руки.

– Вы не должны уезжать! – воскликнула она по-французски. И потом, вероятно, увидев на моем лице непонимание, перешла на английский и произнесла медленно и со страшным акцентом: – Жан-Пьер влюблен в вас.

– Что?!!

– Он любит вас, – повторила она и шагнула вперед, загораживая дверь моей спальни. – Вы не должны уезжать.

Часть третья

Вино и сыр – неизменные компаньоны, совсем как аспирин и боль, или июнь и Луна, или хорошие люди и благородные начинания.

М. Ф. К. Фишер

Глава 18

Начало осени принесло перемены в мою парижскую жизнь. Я уже несколько недель жила у Клотильды и чувствовала себя невероятно счастливой.

Если мне было особенно нечем заняться, кроме каждодневного поедания сыра и работы в кафе по выходным, то у Клотильды, наоборот, был поистине маниакальный график. Кроме работы в фуд-стартапе, где она познакомилась с Крисом, она работала моделью, безостановочно участвовала в элитарных тусовках и постоянно занималась в фитнес-центрах – несмотря на врожденное у французов отвращение к такой активности. Мы пересекались в основном по утрам за широкими, во французском стиле, чашами кофе или иногда вечерами за большим бокалами вина.

Наша дружба развивалась органично. Клотильда переводила мне слова и объясняла специфику французской бюрократической системы, когда я тонула в куче бумаг. Я часто спрашивала, не скучно ли ей помогать своей несчастной соседке, но она всегда настаивала, что нет, не скучно и что она понимает, каково приехать в новую страну, потому что в шестнадцать лет уехала в Англию для учебы в частной школе-пансионе.

Наблюдая за гламурной парижской жизнью Клотильды, я не могла понять, почему она взяла меня под свое длинное стройное крыло и предложила мне комнату. А еще, несмотря на ее доброту, мне по-прежнему не удалось выяснить, какие у нее отношения с Гастоном. Или, вернее, какие у меня с ним отношения – если они вообще были, так как я не видела его в кафе и ничего не слышала от него после того туманного ответа поздно вечером. Я лишь надеялась, что не потеряла шансы на новое свидание. Пару раз я чуть не сказала о нем Клотильде, но у меня не поворачивался язык из опасения поссориться с ней. Потом я решила, что пара бокалов rosé с Гастоном вряд ли могут потенциально испортить нашу дружбу.

Но хотя мы с Клотильдой подружились после моего переезда, она по-прежнему скупо рассказывала о своей личной жизни. Как-то я все-таки спросила об этом, но она просто рассмеялась и ответила, что не хочет никаких серьезных отношений. Les mecs compliquent la vie. А то я не знаю! Мужики действительно усложняют жизнь. Когда мать Жан-Пьера сообщила, что ее сын влюблен в меня, уехать от этой семейки как можно скорее стало моей главной задачей.

Когда она заблокировала мне дверь в спальню, я наговорила ей все что только могла, чтобы заставить ее уйти с дороги. Ее лицо исказилось от эмоций, и я испугалась, что недооценила ее и что она способна на многое и сейчас придушит меня. Ужасно испугалась.

– Мне очень жаль, но я просто не влюблена в вашего сына, – решительно заявила я.

Но она, казалось, не хотела мне верить.

– Честно признаться, мне очень нравится быть одной, – настаивала я, на этот раз чуть настойчивей. У нее сморщилось лицо.

При виде слез у этой высокомерной женщины я почувствовала вину за свою резкость и стала ее утешать.

Последовала долгая беседа, бо́льшая часть которой велась через переводчика на телефоне. Я узнала, что бедная женщина хотела найти Жан-Пьеру хорошую девушку, чтобы после этого они уехали из ее квартиры. Она хотела пожить перед смертью одна.

– Я понимаю вас, – сказала я; мне тоже хотелось жить одной, а не с ней и ее сыном.

Потом она объяснила, что Жан-Пьер часто пристает с расспросами к ее друзьям, когда они приходят к ней, да так, что они чувствуют себя неуютно.

Я понимающе закивала.

– Он очень бережет меня, – пояснила она.

Я кивала и кивала.

– Особенно он пристает к одному джентльмену, который приходит поздно вечером, – мрачно продолжала она.

Я только теперь сообразила, в чем все дело.

Мать Жан-Пьера хотела освободить место в квартире для своих ночных компаньонов. Вот уж никогда бы не догадалась, что за таким элегантным экстерьером скрывается огненная страсть и что у этой немолодой женщины такая активная сексуальная жизнь!

Я заверила ее, что Жан-Пьер непременно найдет себе хорошую женщину. Я даже предложила ей, чтобы она попробовала завести для него аккаунт в Tinder. После моих долгих объяснений, что это такое и как работает, ей, казалось, невероятно понравилась такая идея.

Потом я осторожно сказала, что Жан-Пьеру не нужно ходить по городу за женщинами, которые ему нравятся, и что она не должна его поощрять в этом.

Она как-то притихла.

После моих расспросов она призналась, что это она велела ему преследовать меня. Это стало последней соломинкой. Как же эта женщина манипулировала мной, раз я даже стала ее жалеть? Неожиданно для себя я солгала и сообщила ей, что уезжаю в Мадрид.

На следующее утро я ушла из квартиры почти на рассвете, чтобы избежать дальнейших разговоров. Устроилась в кафе и стала ждать разумное время, чтобы позвонить Клотильде и не показаться слишком отчаявшейся. В восемь часов, получив ее согласие на срочный переезд, я уже ехала на метро в мою новую квартиру с туго набитым чемоданом в руке и красными от бессонной ночи глазами.

Клотильда не стеснялась в выражениях, когда увидела, в каком я была состоянии.

– Что случилось с тобой этой ночью, черт побери?

– Долгая история, – ответила я, потирая виски.

– У нас есть время. Похоже, ты не спала всю ночь!

Я рассказала ей обо всем. Она внимательно слушала и часто восклицала «Не может быть!» и «Вот