Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

женщинами. Стратегом кампании стала журналистка-феминистка Алиса Шварцер, которая позаимствовала идею из аналогичного манифеста во Франции. Последовали пять лет политических и конституционных споров.

В городах и церквях, школах и фирмах люди были вовлечены в этические дебаты и оценивали соответствующие права матери и эмбриона, а также вопрос самой жизни. Феминистки защищали права женщин на собственное тело, в то время как для католической церкви любая жизнь была священна. Между этими крайними позициями располагались квалифицированные сторонники абортов, которые признавали их при изнасиловании или бедности. Другие хотели, чтобы аборт был запрещен после трех месяцев, не ограничиваясь конкретными показаниями для аборта (Indikationen). Indikationen разделили страну.

Практиковавшееся нацистами убийство инвалидов придало дебатам особый заряд. На собрании в мэрии в Остеркаппельне (Нижняя Саксония) в 1972 году легализация абортов в случаях, имеющих “евгенические основания”, вызвала бурную дискуссию. Если бы было разрешено убить ребенка с серьезными отклонениями в утробе матери, то что могло бы помешать его убийству после рождения, особенно в случае неправильного диагноза? “Дверь к эвтаназии больше не будет заперта”, – заявляли авторы петиции против реформы, направленной министру юстиции Герхарду Яну. “Едва ли необходимо указывать на наше недавнее прошлое”, – добавлялось в тексте, подписанном 637 местными жителями. Критики опасались, что жизнь людей с ограниченными возможностями будет еще сильнее обесцениваться. Лекарством должно стать усиление медицинской и социальной поддержки матери и ребенка. Разве у государства нет конституционной обязанности защищать любую жизнь? Других больше беспокоило выживание Volk. Те, кто кричал: “Мой живот принадлежит мне”, были избалованными и потакали своим желаниям, сказал министру член немецкой ассоциации молодых христиан YMCA (CVJM): “В нашей стране уже находится более двух миллионов гастарбайтеров, и их число неизбежно вырастет, если у нас не будет собственного потомства”69.

Протестантские социальные работники и медсестры разделились. Многие соглашались на аборт при наличии серьезных социальных и медицинских причин, в то время как значительное меньшинство шло еще дальше и хотело разрешить аборт при условии, что мать сперва обратится к консультанту70. Люди были вовлечены в дебаты о том, что стоит за ростом незаконных абортов и какие именно показатели следует учитывать. В вечерней школе молодые домохозяйки с маленькими детьми обсуждали разные предложения: шестеро хотели разрешить аборты, но только по социальным и медицинским показаниям, девять высказались за полную либерализацию, а двадцать пять согласились на все аборты независимо от “Indikation” при условии, что они произошли в первые три месяца. Врачи в своем большинстве выступали против такого ограничения по времени и вместо этого хотели, чтобы в наличии было общее медицинское “показание”, естественно, установленное под их руководством. Представительницы профсоюзов считали, что учет “социального показания”, такого как бедность, не проводится последовательно. Одна женщина написала министру юстиции, что “полностью игнорируется то, что женщине в нашем обществе сегодня должно быть предоставлено право как определять свою судьбу, так и предотвращать лишения и страдания для себя самой и своих детей, в том числе еще не рожденных, когда и где она захочет”71. Федерация домохозяек Германии после долгих дебатов сошлась во мнении, что следует поддержать право на аборт в первые три месяца беременности. В компании по производству электроники AEG-Telefunken большинство мужчин, как и женщин, одобрили реформу абортов. С другой стороны, двухсоттысячная ассоциация сельских женщин (Landfrauenverband) хотела помочь женщинам посредством повышения осведомленности, планирования семьи и привлечения мужчин к совместной ответственности: обществу необходимо прекратить перекладывать на женщин последствия секса. Консервативные женщины и социальные работники-католики также сосредоточили внимание на социальном жилье и помощи семьям.

Молодые девушки брали в руки ручку, чтобы рассказать политикам о своих конституционных правах. Семнадцатилетняя ученица из Берлина написала членам парламента в 1971 году. Поскольку большинство из них мужчины, писала она, они не могут знать, что значит быть беременными в течение девяти месяцев. Она трудолюбивая студентка-отличница, а не “ленивая бездельница”, и ей надоели религиозные доводы. “Пожалуйста, оставьте на усмотрение каждого христианина, хочет ли он грешить или нет. Вы же не наказываете кого-то за то, что он не практикует принцип «возлюби ближнего своего»”. Если ребенок оказывается нежеланным, то его жизнь будет “недостойной”. “Обычно я спокойная гражданка. Но когда кто-то пытается ограничить мои личные права, я действительно слетаю с катушек”72. Учащиеся профессионально-технического училища повторили это требование независимости: они хотели иметь полную свободу в планировании своей семьи без “психологического бремени”, связанного с необходимостью предварительного посещения консультанта.

В 1974 году социал-либеральная коалиция Брандта сумела продавить через парламент реформу параграфа 218 об абортах. Аборт больше не подлежал наказанию, если был произведен в течение первых трех месяцев беременности. Христианские демократы немедленно направили свои возражения в Конституционный суд, который год спустя отменил реформу как противоречащую обязанности государства защищать жизнь, в том числе нерожденную. В соответствии с постановлением в 1976 году парламент еще раз ужесточил параграф 218. Трехмесячный срок был отменен. Аборт оставался незаконным, но не наказывался при наличии одного из следующих показаний (“Indikationen”): если произошло изнасилование, если мать оказалась в отчаянной социальной ситуации, если беременность представляла риск для ее собственной жизни или если диагностировалась серьезная физическая или умственная отсталость плода. Хотя в реальности доктора, особенно в католических регионах, часто отказывались подтверждать наличие таких показаний.

Воссоединение создало странную ситуацию: аборты были законны на востоке страны, но наказуемы на западе. В 1995 году парламент пошел на компромисс, разрешив всем женщинам в течение первых двенадцати недель беременности делать аборт, проводимый врачом после консультации. Будь то в отношении собственного тела, семьи, работы или политического представительства, женщины по-прежнему не были равными гражданами.

Grassroots

Менее радикальным, чем студенческие протесты 1968 года, но более глубоким с точки зрения политической культуры стал подъем групп гражданского действия в последующие два десятилетия. В 1977 году около 1,5 миллиона человек принадлежали к десяткам тысяч подобных Bürgerinitiativen, что почти совпадало с 1,7 миллиона членов политических партий73. Эти низовые инициативы боролись как против общественных проектов, таких как автомагистрали, ядерные реакторы и разрушение исторических кварталов, так и за расширение общественных услуг, особенно доступность школ и детских садов. Подъем этих групп был свидетельством необычайного роста экономики Западной Германии и государственных расходов с середины 1950-х годов, а также обеспеченной жизни с ее комфортом, удобством и мобильностью. Не случайно шоссе, электростанции и центры городов стали основными зонами конфликта. Одной из первых гражданских инициатив была инициатива в Эльтвилле, где в 1958 году проводилась кампания против запланированного строительства скоростной автомагистрали по берегу Рейна. Два десятилетия спустя, когда автомагистраль угрожала разделить Кёльн надвое, протестующие сослались на призыв Геббельса к “тотальной войне”,