Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

Такое понимание коллективной ответственности противоречило как решениям Нюрнберга, так и либеральным юридическим принципам в целом; после объединения Германии в 1990 году подобные приговоры будут отменены как нарушающие принцип законности.

В общем, западные суды отличались большей мягкостью. В британской зоне большинство эсэсовцев отделались штрафом, а треть отправленных в тюрьму была приговорена не более чем к двум годам146. И все же до 1951 года суды руководствовались широким пониманием, кто является преступником и в чем заключается сущность уголовной ответственности. Немецкие суды в британской зоне поддерживали и применяли на практике принципы прав человека согласно Закону № 10 Контрольного совета (KGR 10). Тот факт, что человек не нажимал на курок сам, как и то обстоятельство, что он следовал приказу, не освобождали его от признания виновным в уголовном преступлении. Верховный специальный суд (Oberste Spruchgerichtshof) в нескольких случаях постановил, что сама по себе организация концентрационных лагерей была преступлением против человечности. Осуждение не предполагало свидетельств личного проявления жестокости по отношению к заключенным. Соответственно, участие в депортациях считалось достаточным доказательством вины, поскольку целью было уничтожение, а не переселение людей. Йозеф Грое, нацистский лидер Кёльна-Аахена, был приговорен к четырем с половиной годам тюрьмы, поскольку знал о депортациях жителей города; хотя его освободили сразу после суда, так как он уже отбыл срок как интернированный147.

Сговор и соучастие все еще рассматривались послевоенной юстицией. В начале 1951 года суд занялся охранником из Треблинки Йозефом Гиртрайтером. Сам Гиртрайтер утверждал, что лишь заведовал пунктом выдачи одежды и поэтому не виновен в убийствах. Свидетели рассказывали о его жестокости, как он использовал свою плеть со свинцовыми грузами, как разбивал о стены головы младенцев. Его приговорили к пожизненному заключению как соучастника исключительного насилия. Как постановил франкфуртский суд, то, чем конкретно человек занимался в Треблинке, действительно имело значение. Но это влияло на суровость наказания, а не на виновность как таковую. Коль скоро дело касалось уголовной ответственности в системе, подобной концлагерю, не имело значения, “открывал ли кто-то газ в газовой камере… или руководил персоналом на кухне”. “В подобном организованном преступном деянии все действия, бывшие индивидуальными актами в коллективном деянии, вели к намеченному результату – уничтожению множества людей, – поскольку его успех мог быть возможен только через сочетание таких индивидуальных действий и не был бы достигнут, если бы они не были проделаны”148. Гиртрайтер пробудет в заключении до 1977 года. Спустя год он умрет.

Проблемой Западной Германии было то, что на каждый суд, наказывавший за соучастие, приходился другой, который этого не делал. Зоны союзников не были едины по своей юридической философии и практике. В американской зоне Закону № 10 не следовали. Суды скорее следовали принятому уголовному кодексу и выносили приговоры сообразно личным поступкам и намерениям, судя их по действовавшим в то время законам. Это могло привести к совершенно другим решениям. В Баварии в конце апреля 1945 года по доносу казнили женщину, с нетерпением ожидавшую прибытия американских войск. Ее сестра подала прошение офицеру американской военно-юридической службы с просьбой наказать “опосредованных убийц” – мэра-нациста и местного руководителя гестапо149. В британской зоне так бы и произошло. В американской же суды придерживались принципа недопустимости ретроактивного наказания. Поскольку местные власти, ответственные за казни “пораженцев” или “дезертиров” во время “последней битвы”, выполняли приказы и не нарушали действовавших на тот момент законов, было трудно привлечь их к суду. Идее о вечном духе высшей справедливости, отстаивавшейся выдающимся юристом Густавом Радбрухом и его последователями, был брошен открытый вызов. Гельмут фон Вебер, видный специалист по уголовному праву, доказывал, что наказания, применявшиеся в период нацизма, такие как казнь за измену, не обязательно оказываются “бесчеловечными последствиями” на момент совершения, вне зависимости от того, считают ли их “чрезмерными” последующие законы150. В 1948 году несколько судов дошли до утверждения, что “перемещение” евреев не было само по себе чем-то криминальным, и трактовали эмиграцию как добровольную151.

В 1952 году “чуждый” Закон № 10 был заменен старым немецким уголовным кодексом. Конец союзнической оккупации обозначил конец универсалистского представления о правосудии, опирающемся на вечные принципы. Однако смещение баланса сил между юридическими нормами было заметно уже на заре западногерманской независимости. Дело Пауля Шраермайера показательно в этом отношении. Шраермайер был районным администратором (Landrat) в Хехингене в Швабии. Сейчас этот город – отправной пункт для экскурсий в близлежащий замок Гогенцоллернов. В 1941–1942 годах оттуда было депортировано 290 евреев. Их лишили имущества и отправили в Ригу, где большая часть была убита. Через пять лет Шраермайер предстал перед районным судом. Он заявил о своей невиновности. Он был консерватором, но не антисемитом. Он наблюдал за депортацией, но только следовал приказам. Он не знал, что она закончится гибелью людей. Это значило, что он настолько же виновен, как и любая стенографистка или машинист поезда, участвовавшие в процессе депортации. Более того, если бы он не сделал того, что сделал, он сам оказался бы в лагере.

При первом слушании дела в 1947 году суд отклонил аргументы защиты. Он доказывал, что чиновник отличается от машинистки. Как государственный служащий Шраермайер отвечал за защиту населения от нарушения его прав и за исполнение нравственных норм. Не будучи ответственным за убийство, по Закону № 10 он был ответственным за грабеж и расовое преследование. Через несколько месяцев решение суда было пересмотрено Верховным районным судом в Тюбингене. Вместо того чтобы руководствоваться последствиями действий Шраермайера, суд теперь принял во внимание его характер и мотивы. Шраермайер защищал католические процессии от вмешательства нацистов. Суд согласился с ним в том, что сами евреи предпочитали эвакуацию пребыванию в Германии; тот факт, что их подвигло к этому преследование со стороны властей, был проигнорирован. Суд также принял без каких бы то ни было доказательств, что Шраермайер оказался бы в концлагере, откажись он участвовать в депортации. Более того, районный суд неправомерно отклонил защиту на основании действий под давлением (Notstand), перепутав закон и нравственность. Благородно было бы сопротивляться несправедливости, не задумываясь о пагубных для себя последствиях. “Тем не менее в юридической области мы имеем дело не с тем, чего можно ожидать от героя или святого, а с тем, чего можно и нужно требовать от рядового юридического лица, обладающего нравственным чувством”, – постановил суд высшей инстанции152. 20 января 1948 года Шраермайер был оправдан.

Доводы Шраермайера станут стандартной песней, которую в западногерманских судах в 1950-е годы повторяли ad nauseam в поддержку мягкого наказания для преступников: хороший человек, предполагаемая мотивация избежать большего зла, отсутствие преступных намерений и,