Читать книгу - "Работорговцы - Альберто Васкес-Фигероа"

молился ему без ответа, чтобы не верить, что настал момент, когда всё изменится. Даровав нам победу, он докажет, что выступает против того, чтобы одни из его созданий порабощали других только потому, что он сделал их другого цвета. – Он хмыкнул. – А если позволит нам проиграть, значит, он в глубине души тоже расист.

Его дочь не удержалась от ироничного взгляда.

– И с каких это пор ты начал думать, что Бог может быть расистом?

– С тех пор, как я попал на этот континент, или, скорее, с того дня, когда мы захватили «Марию Бернарду». Нет ничего, ни одной скрытой причины или непостижимого божественного замысла, которые могли бы оправдать страдания человека. Поэтому я убеждён, что, если Бог действительно существует, он поймёт, что пришло время всё изменить, и поможет нам сокрушить этих свиней.

– Меня удивляет твоё доверие, но ещё больше – твоё необычное понимание Бога, – ответила она. – Лично я не думаю, что он хоть немного понимает, что происходит здесь, внизу.

– Тогда зачем мы тратим на него столько времени? Зачем молимся ему? Если он не знает, что происходит с целой расой, что он может знать о том, что случается с каждым из нас?

– Не знаю, – призналась его дочь. – И, если честно, даже не задумываюсь об этом, так же, как и отец Барбас, у которого намного больше причин для этого. По моему мнению, концепции «Бога» и «рабства» настолько противоположны, что их даже нельзя упоминать вместе. Логично было бы, что, если существует Бог, не должно быть рабства, а если существует рабство, не должно быть Бога.

– Но рабство существует, и оно нас окружает… – уточнил её отец. – Это значит, что Бога не существует?

– Это значит, что «логически» он не должен существовать, но это всего лишь человеческая логика, а не божественная. – Девушка протянула руку, чтобы ласково погладить белую бороду своего отца и поцеловать его в щёку. – Но я не думаю, что подобные обсуждения приведут нас куда-то. Если католическая церковь и ислам принимают, а в каком-то смысле даже поддерживают рабство, то какая у нас есть моральная власть, чтобы поднять этот вопрос?

– Та, которую нам даёт наша собственная совесть, которая, по сути, важнее, чем ислам и христианство вместе взятые.

– Это правда… – без особой эмоциональности признала Селеста Эредиа. – Совесть – это единственное, что должно управлять нашими поступками, не полагаясь на Бога, чья совесть, возможно, совершенно не совпадает с нашей. – Она уставилась на точку на берегу и, не глядя на отца, добавила: – У нас есть основания надеяться на победу, но я не могу забыть, что мы находимся на неизведанном континенте, и меня часто охватывает чувство, что в любой момент что-то может разрушить наши надежды. Помни, как после победы Себастьяна над Монбарсом мы были невероятно богаты, и перед нами открывалось блестящее будущее, но затем внезапное землетрясение уничтожило наше счастье одним ударом.

– Это не всегда так, – заметил её отец. – Судьба не всегда стремится нас преследовать.

– Скажи это тем бедным чернокожим, которых судьба преследует уже веками… – Селеста снова уставилась на берег, прищурила глаза и наконец спросила: – Это не тот ли пастух, которого мы видели вчера вечером?

– Это он.

– Я всю ночь видела его во сне, а теперь он, кажется, нас преследует.

– Думаю, для скучающего пастуха из забытых богом мест, где все местные жители разбежались, мы представляем собой захватывающее зрелище.

– И что же он пасёт? Буйволов?

– Скорее, это быки, хотя их рога кажутся слишком длинными.

– У него их много.

– Да, очень много.

– Это значит, что мы довольно глупы.

Мигель Эредиа мельком взглянул на неё, слегка раздражённый.

– И к чему это ты клонишь? – спросил он.

– К тому, что мы кормим наших людей фасолью и сушёным мясом, заставляя их грести как мулов, в то время как они могли бы наслаждаться сочными стейками, а группа быков могла бы тащить наши корабли.

– Я сообщу об этом отцу Барбасу.

К полудню аромат жареного мяса трёх огромных быков наполнил воздух, доходя даже до берега, где почти пятьдесят человек медленно, но уверенно тянули два тяжёлых судна, а тощий пастух, казалось, стал самым богатым человеком на свете. На его шее и руках висели всевозможные ожерелья, цепочки, браслеты, куски ткани, кастрюли и всё, что мог унести человек, не раздавленный этим грузом.

Глухой, но довольный, он с гордостью демонстрировал свои сокровища всем, кто приветствовал его с палубы, недоумевая, как эта странная толпа белых на гигантских плавучих домах могла быть настолько глупой, чтобы обменять трёх жалких быков на богатства, которые никто прежде не мог себе даже представить.

Тем временем те, кто наслаждался грандиозным пиршеством, не могли не удивляться, как кто-то мог быть таким наивным и невежественным, чтобы обменять трёх прекрасных быков на жалкую кучу побрякушек, за которые никто в здравом уме не отдал бы даже несчастной курицы.

И в этом обмене, столь выгодном для обеих сторон, заключалась суть глубоких различий между двумя мирами, которые никогда не смогут по-настоящему понять друг друга.

XII

Жан-Клод Баррьер, которого уже много лет никто не осмеливался называть этим именем, становился все более яростным.

Кроме того, в этот раз он был, откровенно говоря, напуган, поскольку удача, казалось, отвернулась от него. После долгих месяцев, когда он не продал ни одного раба, не получил ни одной гвинеи, ни одного ружья или жалкого мешка пороха, у него начали заканчиваться запасы провизии. Вскоре ему нечем будет кормить своих воинов, и он окажется перед необходимостью посылать их добывать еду, оставляя цитадель без защиты.

Но как будто этого было недостаточно, худшее из бедствий, бешенство, только что вторглось на юг его империи.

Юг!

Южная граница всегда казалась ему самой безопасной, поскольку на крайнем юге его обширных владений находились лишь нездоровые и пустынные болотистые земли дельты – край прокаженных, убогих рыбаков и напуганных беглецов, от которых ему никогда не приходилось ожидать угрозы.

Север, восток и запад были действительно конфликтными территориями, где ему ежедневно приходилось сражаться с могущественными врагами, которых он побеждал, подчинял и продавал капитанам работорговцев. Но от юга он никогда не ожидал ни хорошего, ни плохого.

И тем не менее, с юга теперь пришел худший кошмар всех королей и всех народов – гнев богини Элегба, которая, судя по всему, решила излить свое проклятие на землю, заражая ее создания так, чтобы они умирали в мучительных воплях и боли, столь невыносимой, что они начинали пускать пену изо