Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

разведки говорилось: «Многочисленные, высокодисциплинированные и хорошо вооруженные сухопутные силы Японии, еще не знавшие поражений, способны оказать упорное фанатическое сопротивление наземным действиям союзников на всей территории и нанести им тяжелые потери. Атомные бомбы могут не дать решающего эффекта в течение ближайших 30 дней».

Ну а в Москве с утра готовились к большому спортивному параду на Красной площади. Здесь произойдет почти историческое событие: впервые представители «капиталистического» государства поднимутся на трибуну Мавзолея Владимира Ильича Ленина.

Эйзенхауэр не скроет, что на него все действо произведет сильное впечатление: «Здесь находились только специально приглашенные гости правительства и участники спортивного парада. В отношении определения числа последних мнения расходились между двадцатью и пятьюдесятью тысячами. По моим подсчетам, первая цифра была ближе к истине.

Зрители размещались на площадках без каких-либо сидений. Каждый должен был стоять. Как только мы заняли секцию, предназначенную для американского посла и прибывших с ним лиц, к нам подошел генерал Антонов, чтобы сообщить, что генералиссимус Сталин приглашает меня к себе на трибуну Мавзолея, если, конечно, я пожелаю. Поскольку я был вместе с американским послом, престиж которого как представителя президента имел важное значение, то у меня появились сомнения, уместно ли мне оставить посла, чтобы самому идти к генералиссимусу… Однако он избавил меня от дальнейшего замешательства, сообщив остальную часть приглашения Сталина, которая гласила:

– Генералиссимус говорит, что если захотите подняться на трибуну Мавзолея к нему, то он приглашает еще двух ваших коллег.

Я обернулся к послу, чтобы быстро с ним посоветоваться. Он сказал, что приглашение беспрецедентное, насколько ему известно, никогда еще ни одного иностранца не приглашали на трибуну Мавзолея Ленина. Поэтому, понимая, что этим приглашением нам оказана особая честь, я быстро ответил генералу Антонову, что очень рад приглашению и что я хотел бы, чтобы вместе со мной пошли посол и глава американской военной миссии в Москве генерал-майор Джон Дин. Я считал, что если уж речь идет о каком-то местном престиже, то для посла и его помощника это было бы наиболее полезным.

Пять часов стояли мы на трибуне Мавзолея, пока продолжалось спортивное представление. Никто из нас никогда не видел даже отдаленно похожего на это зрелище. Спортсмены-исполнители были одеты в яркие костюмы, и тысячи этих людей исполняли движения в едином ритме. Народные танцы, акробатические номера и гимнастические упражнения исполнялись с безупречной точностью и, очевидно, с огромнейшим энтузиазмом. Оркестр, как утверждали, состоял из тысячи музыкантов и непрерывно играл в течение всего пятичасового представления.

Генералиссимус не обнаруживал никаких признаков усталости. Наоборот, казалось, он наслаждался каждой минутой представления. Он пригласил меня встать рядом с ним, и с помощью переводчика мы разговаривали с перерывами в течение всего спортивного представления.

Сталин проявил большой интерес к промышленным, научным и экономическим достижениям Америки. Он несколько раз повторял, что для России и США важно оставаться друзьями.

– Имеется много направлений, – сказал он, – по которым мы нуждаемся в американской помощи. Наша огромная задача заключается в том, чтобы поднять уровень жизни русского народа, серьезно пострадавшего от войны. Мы должны узнать все о ваших научных достижениях в сельском хозяйстве. Мы должны также воспользоваться вашими специалистами, чтобы они помогли нам решить наши проблемы в области машиностроения и строительства. Мы знаем, что мы отстаем в этих вопросах, и знаем, что вы можете помочь нам.

Затем генералиссимус перевел разговор на тему о Контрольном совете и заметил, что эта работа важна не только в силу специфичности задач, но и потому, что она помогает выяснить, могут ли великие державы, победители в войне, продолжать успешно сотрудничать при решении проблем мирного времени».

Так они и остались стоять на фотографиях, которые были напечатаны на первых полосах всех советских газет, – Гарриман рядом с Молотовым по левую руку от Сталина, а Эйзенхауэр – по правую, рядом с Жуковым.

На Гарримана происшедшее произвело наиболее сильное впечатление. «Это было мучением… Мы были на ногах пять часов… мы слышали, что у Сталина тогда было неважно со здоровьем. Но он стоял, как скала», – напишет он в мемуарах.

После спортивного парада Жуков и Эйзенхауэр двинулись дальше по насыщенной программе визита.

А Молотов отправился на очередной раунд переговоров с Сун Цзывэнем. Продолжали утрясать детали договора. Сун позволил себе редкую откровенность, признавшись, в чем заключалась одна из причин неуступчивости китайской стороны: нежелание создавать прецедент каких-либо территориальных уступок в преддверии предстоявших переговоров о судьбе британских колоний на территории Китая. Это «необходимо для того, чтобы вести борьбу за возвращение Коулуна, а возможно, и Гонконга».

– Что будет записано в соглашениях с Советским Союзом, явится максимумом того, чего мы сможем добиться от англичан, – подтвердил Ван Шицзе.

Сун попросил организовать новую встречу со Сталиным.

Советский лидер в тот день получил послание от Трумэна: «В соответствии с посланием, датированным 11 августа, адресованным Соединенными Штатами Швейцарскому Правительству для передачи Японскому Правительству в ответ на ноту, полученную от Швейцарского Правительства 10 августа 1945 г., я предлагаю, чтобы генерал армии Дуглас Макартур был назначен Верховным командующим, представляющим союзные державы, для принятия, координации и проведения общей капитуляции японских вооруженных сил.

Если Вы уведомите меня о назначении офицера, который по Вашему желанию действовал бы в качестве Вашего представителя, то я дам указание генералу Макартуру провести необходимую подготовку для принятия Вашего представителя на месте и ко времени подписания капитуляции.

Предполагается также, что генерал Макартур даст японской императорской штаб-квартире указание о том, чтобы японские вооруженные силы в вашем районе операций безоговорочно капитулировали перед советским Главнокомандующим на Дальнем Востоке или его подчиненными командующими».

Сталин немедленно ответил: «Советское правительство согласно с Вашим предложением. Также согласно с предложенной Вами процедурой, предусматривающей, что генерал Макартур даст японской императорской штаб-квартире указание о безоговорочной капитуляции японских войск и перед советским Главнокомандующим на Дальнем Востоке. Представителем Советского военного главнокомандования назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому и даны все необходимые инструкции».

Это было недвусмысленной демонстрацией недовольства американским руководством. Не захотели маршала Василевского, получите генерал-лейтенанта.

Трумэн тот воскресный день провел в ожидании японского ответа – в основном в своем кабинете, беседуя с Бирнсом и начальниками штабов. «Нас осаждали представители прессы и радио, и большие толпы людей собрались у Белого дома и в парке Лафайет. Сообщение, что японцы согласились, поступившее в начале вечера, оказалось ложным».

Президент был доволен, что назначение Макартура не встретило возражений со стороны не только Сталина, но также Чан Кайши и Эттли. Но Трумэна ни на минуту не оставляло беспокойство по поводу советских происков. Из Москвы его теперь подначивал и Поули,