Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

Черчилль добавил, что ему „понятны причины такого оживления Трумэна, и он сам теперь испытывает то же“.

Взволнованный Черчилль наклонился вперед в своем стуле, помахал сигарой и воскликнул:

– Стимсон, чем был порох? Так, пустяком! Чем было электричество? Ерундой! Атомная бомба – вот второе пришествие во гневе.

Премьер действительно был в восторге. „Теперь мы можем сказать: если вы будете продолжать делать то или это, мы сможем стереть Москву, затем Сталинград, затем Киев, затем Куйбышев, Харьков, Севастополь и так далее, и так далее“».

Начальник штаба армии Великобритании Брук подтверждал эйфорию своего руководителя. «В 1.30 пополудни, – записал он в своем дневнике, – мы пошли на ланч с премьер-министром. Он познакомился с американскими сообщениями об испытаниях нового взрывчатого вещества, которые прошли в Соединенных Штатах. Поверил во все американские утверждения, и они захватили его. Теперь уже не было необходимости для русских вступать в войну с Японией; новое оружие могло решить все вопросы. Более того, теперь у нас в руках было нечто, что могло изменить соотношение сил с русскими в нашу пользу. Это секретное взрывчатое вещество и возможность использовать его могло нарушить баланс дипломатических взаимоотношений, которые после разгрома Германии еще не успели сложиться. Теперь мы располагали средством, укреплявшим наши позиции; теперь мы могли сказать: „Если вы настаиваете на этом, тогда, ну что ж… И где тогда окажутся русские!“».

Настроение в зале заседаний Потсдамской конференции продолжало меняться. Заместитель военного министра Джон Макклой записал в дневнике: «Трумэн и Черчилль вели себя как мальчишки со спрятанным у них большим красным яблоком». На перемену в поведении Трумэна обратил внимание и другой участник американской делегации Роберт Мерфи: «Теперь он стал говорить с русскими смело, в яркой и решительной манере, где им надо начинать и где продолжать, и вообще чувствовал себя хозяином положения».

Шестое заседание открылось с заявления Сталина:

– Хочу сообщить, что сегодня советские войска начали отход в Австрии, им придется отойти в некоторых районах на 100 километров. Отход будет закончен 24 июля. В Вену уже вступили передовые отряды союзных войск.

– Мы очень благодарны генералиссимусу, что он так быстро приступил к выполнению соглашения, – похвалил довольный Черчилль.

– Американское правительство также выражает свою благодарность, – присоединился Трумэн.

– Что ж тут благодарить, мы это обязаны сделать.

От имени министров иностранных дел Иденом была рекомендована повестка дня из ранее отложенных вопросов. Но на рассмотрение следующего заседания министров предлагалось вынести пункт, который заставил подпрыгнуть Черчилля: «Сирия и Ливан – предложение советской делегации».

– Я не знаю, что это за предложения насчет Сирии и Ливана, – взвился премьер-министр. – Этот вопрос затрагивает нас больше, чем какое-либо другое государство. Моих коллег этот вопрос не затрагивает, ибо там вовлечены только британские войска. Конечно, у нас были затруднения с Францией по этому поводу. Мы готовы уйти из Сирии и Ливана, мы там ничего не ищем. Но сейчас это сделать невозможно, потому что за уходом англичан последуют убийства французов. Я хотел бы знать, что именно имеется в виду, прежде чем я смогу принять какое-либо решение. Может быть, это можно будет сделать здесь?

Сталин взялся разъяснить:

– Пожалуйста. Имеется в виду следующее. Было обращение к cоветскому правительству правительства Сирии, чтобы мы вмешались в это дело. Известно, что мы обратились в свое время с нотой по этому вопросу к французскому, британскому и американскому правительствам. Мы бы хотели, чтобы нам дали соответствующую информацию по этому поводу, потому что это нас также интересует. Конечно, можно предварительно рассмотреть этот вопрос на заседании министров иностранных дел.

– Я предпочел бы, чтобы вопрос о Сирии и Ливане был обсужден здесь, – заявил Черчилль.

– Пожалуйста, – снизошел Сталин.

Трумэн:

– Мое предложение заключается в том, чтобы вопрос о Сирии и Ливане был рассмотрен главами правительств после того, как мы обсудим вопросы, внесенные в нашу повестку дня. Переходим к первому вопросу – западная граница Польши. Что касается точки зрения на этот вопрос американского правительства, то она была мною изложена вчера.

– Я также ничего не имею добавить к тем взглядам, которые я уже выразил, – Черчилль тоже продемонстрировал отсутствие желания обсуждать границы Польши.

– У вас есть что-нибудь добавить? – спросил Трумэн у Сталина.

– Вы с заявлением польского правительства ознакомились?

– Да, я читал, – подтвердил Трумэн.

Черчилль брезгливо произнес:

– Это письмо Берута?

– Да, письмо Берута и Осубка-Моравского, – продолжал Сталин.

– Да, я его прочитал.

– Все ли делегации остаются при своем прежнем мнении? – уточнил Сталин.

Трумэн подтвердил:

– Это очевидно.

Сталин смирился:

– Вопрос остается открытым.

– Мы можем перейти к следующему вопросу? – спросил Трумэн. Но с этим не согласился более опытный Черчилль, сообразивший, что Сталин просто оставлял себе свободу рук в польском вопросе.

– Что это значит – остается открытым? – сказал премьер-министр. – Это значит, что ничего по этому поводу не будет предпринято?

– Если вопрос остается открытым, мы можем его еще раз обсудить, – дал свою интерпретацию Трумэн.

– Можно надеяться, что этот вопрос созреет для обсуждения до нашего отъезда, – не успокаивался Черчилль.

Сталин загадочно заметил:

– Возможно.

– Было бы очень жаль, если бы мы разошлись, не решив этого вопроса, который будет, безусловно, обсуждаться в парламентах всего мира, – упорствовал английский лидер.

– Тогда давайте уважим просьбу польского правительства, – спокойно предложил Сталин.

– Это предложение совершенно неприемлемо для британского правительства. Вчера я указал целый ряд причин, почему это предложение неприемлемо. Это не пойдет на благо Польши – иметь такую территорию. Это поведет к подрыву экономического положения Германии и возложит чрезвычайное бремя на оккупирующие державы в отношении снабжения западной части Германии продовольствием и топливом. У нас имеются, кроме того, некоторые сомнения морального порядка относительно желательности такого большого перемещения населения.

– Я не берусь возражать против причин, приведенных господином Черчиллем, но ряд причин считаю наиболее важными, – гнул свою линию Сталин. – О топливе. Говорят, что в Германии не остается топлива. Но у нее остается рейнская территория, там есть топливо. Никаких особых трудностей для Германии не будет, если от нее отойдет силезский уголь; основная топливная база Германии расположена на западе. Второй вопрос – насчет перемещения населения. Ни восемь, ни шесть, ни три, ни два миллиона населения в этих районах нет. Там люди либо были взяты в армию и затем погибли или взяты в плен, либо ушли из этих районов. Очень мало немцев осталось на этой территории. Но это можно проверить. Нельзя ли будет устроить так, чтобы заслушать мнение польских представителей относительно границы Польши?

– Я не могу поддержать этого предложения в настоящее время, ввиду взгляда, выраженного президентом относительно