Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

Башню эту со свойственным американцам цинизмом назвали «Тринити», то есть «Троица». Убедившись, что все было в порядке, ученый сел в машину и отправился на расположенное по соседству ранчо.

В напряженном ожидании его коллеги организовали тотализатор, поставив по доллару на свое предсказание относительно мощности взрыва. Теллер играл на повышение, предсказав 45 килотонн в тротиловом эквиваленте. Оппенгеймер поставил на скромные 3 килотонны. Ферми напугал военных, поставив на то, что взрыв подожжет атмосферу.

В ту ночь, когда и так никто не мог заснуть, сосем уж спать не дали… лягушки. Оппенгеймер напишет, что «все окрестные лягушки собрались в одном маленьком пруду рядом с лагерем, спаривались и квакали всю ночь». Сам он сидел в столовой, поглощая одну чашку кофе за другой и часто выкуривая сигареты. В какой-то момент достал томик Бодлера и попытался читать стихи.

Между тем по железной крыше застучал страшнейший ливень, за окном вспыхивали молнии. Ферми, опасаясь, что сильный ветер и дождь далеко разнесут радиоактивные осадки, предложил вообще отложить испытание.

Генерал Гровс поделится впечатлениями о самых запоминающихся моментах той ночи: «Прогноз погоды на утро 16 июля был не столь определенным, он был верен процентов на восемьдесят. В ночи разразились грозы, постоянно били молнии по всему району. Испытание должно было начаться в 04.00 часов, и на протяжении всей ночи поступали обращения от ученых отложить его из-за плохой погоды. Такая отсрочка могла привести к искажению данных испытания вследствие сложности повторной настройки механического оборудования. К счастью, мы отвергли предупреждения. Мы сохраняли спокойствие и бодрствовали всю ночь, надеясь на благоприятную погоду…

Проспав около часа, я встал в 01.00, и с этого времени был неотступно вместе с доктором Оппенгеймером до пяти часов утра. Естественно, он был очень нервным, хотя мысль его работала, как всегда, эффективно».

Старший метеоролог Хаббард заверял, что буря к рассвету утихнет. Он предложил сдвинуть время взрыва с четырех на пять часов утра. Гровс нервно мерил шагами столовую. Он ни за что не хотел откладывать испытания и перечислял доводы Оппенгеймера в пользу его проведения. А потом, опасаясь, что коллеги уговорят Оппенгеймера перенести испытание, Гровс увез его в центр управления, расположенный в Южном укрытии – в 9 км от «Тринити».

В 2.30 ночи обрушился ураганный ветер скоростью 50 километров в час, несший грозовые потоки воды. Хаббард продолжал предсказывать, что буря ненадолго.

– Если мы перенесем срок, – произнес Оппенгеймер, – я не смогу поддержать нужный тонус в людях.

Генерала не надо было уговаривать. «В 3.30 мы приняли решение, что можем взорвать заряд в 5.30, – вспоминал Гровс. – К четырем часам дождь прекратился, но все небо было закрыто тучами. Наше решение крепло по мере того, как время шло. В течение этих часов мы неоднократно выходили из контрольного пункта во мрак ночи взглянуть на звезды, чтобы понять, не становится ли та или иная из них ярче и заметнее. В 5.10 я оставил доктора Оппенгеймера одного и вернулся на главный наблюдательный пункт, который располагался в 17 тысячах ярдов от места взрыва.

В 5.10 из громкоговорителей центра управления прозвучал голос чикагского физика Сэма Аллисона:

– Отсчет времени – ноль минус двадцать минут».

Установилась полная тишина. Конант сказал, что он никогда не представлял, что секунды могут тянуться столь долго. Многие из людей в соответствии с приказами попытались прикрыть глаза тем или иным способом.

Бригадный генерал Томас Фаррел находился на наблюдательном пункте – в 10 тысячах ярдов к югу от точки взрыва. Вот его впечатления: «Обстановка в укрытии была настолько драматичной, что ее не передать словами. Вне и внутри укрытия находились до двадцати человек, занятых последними приготовлениями к взрыву. Это были: доктор Оппенгеймер, директор, вынесший на себе всю тяжесть научных исследований по разработке оружия из сырьевых материалов, полученных в Теннесси и Вашингтоне, и его ближайшие помощники – доктор Кистяковский, который работал над особыми взрывчатыми веществами; доктор Бейнбридж, который наблюдал за подготовкой к испытанию; доктор Хаббард, эксперт по погоде, и другие. Кроме них было несколько солдат, два-три армейских офицера и один военно-морской офицер. Укрытие было заставлено большим количеством оборудования и радиоустановками».

Начался отсчет времени до взрыва. Напряжение нарастало. Из воспоминаний очевидцев и участников ядерной программы известно: ученые чувствовали, что их расчеты верны и бомба обязательно взорвется, но все равно у каждого в глубине души все еще оставалось сомнение. Большинство присутствовавших – христиан, иудеев и атеистов – молились.

Оппенгеймер, когда наступил отсчет последних секунд, оперся о столб, чтобы не упасть, и неподвижно смотрел вперед. За две минуты до запланированного взрыва весь персонал лег лицом вниз ногами к эпицентру взрыва. Лег и Оппенгеймер, уткнувшись лицом в землю, произнеся при этом:

– Господи, как тяжки дела эти для сердца.

Прозвенел зуммер. В 5 часов 29 минут 45 секунд электрический заряд по проводам ушел на детонаторы. Все 32 запала сработали одновременно, сдавив плутониевый шар в центре бомбы.

Брат Оппенгеймера Фрэнк находился в тот момент рядом. Хотя Фрэнк лежал на земле, «свет начальной вспышки проник под веки, отражаясь от земли. Открыв глаза, я увидел огненный шар и почти сразу же – неземное, зависшее в небе облако. Оно было очень яркое и багровое». Фрэнк вспоминал, что его брат просто воскликнул:

– Сработало!

Предрассветную тьму разорвала вспышка, за ней последовала мощная взрывная волна и раздался оглушительный грохот. Свет «ярче полуденного солнца», рожденный взрывом мощностью 20 килотонн в тротиловом эквиваленте, был виден на расстоянии свыше 300 км, а гул докатился и до более отдаленных мест.

«Потом была эта невероятная, не имевшая аналогов, световая вспышка, – напишет генерал Гровс. – Мы все перевернулись на живот и посмотрели через темные очки на огненный шар. Сорок секунд спустя ударила взрывная волна и послышался звук взрыва, которые уже не могли испугать нас после того, как мы были ослеплены этим небывалой интенсивности светом. Доктор Конант подполз к нам, и мы пожали друг другу руки, обменявшись поздравлениями».

Над землей расцвел гигантский желто-оранжевый плазменный шар, из которого стало расти грибовидное облако. Вспышка была настолько яркой и долгой, что Джеймсу Конанту, наблюдавшему со смотровой площадки, показалось, что «огонь поглотил весь мир». Эдварду Теллеру пришло на ум такое сравнение: «будто в темной комнате раздвинули плотные шторы и в нее ворвался поток солнечного света». Несколько наблюдателей, стоявших за укрытием, чтобы увидеть световой эффект, были сбиты с ног взрывной волной.

Облако поднялось на высоту 12 километров. В радиусе полутора километров от эпицентра взрыва не осталось вообще никаких признаков жизни. Стальная башня, на которой находился