Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

ли Сталину? Трумэн был против. Черчилль убедил его, что лучше это сделать во время конференции, чтобы избежать в будущем справедливых вопросов, почему союзник не был информирован о столь важном событии.

Но когда днем 17 июля состоялась первая встреча Сталина с Трумэном, президент не сделал даже намека на бомбу. В мемуарах президент записал: «Сталин извинился за опоздание, сказав, что его здоровье уже не столь хорошее, как раньше. Было около одиннадцати, когда он зашел, и я попросил его остаться на ланч. Он сказал, что не сможет, но я настаивал.

– Вы смогли бы, если бы захотели, – сказал я ему.

Он остался. Мы продолжали разговор во время ланча. Он произвел на меня сильное впечатление, и мы вели прямой разговор. Он смотрел мне в глаза, когда говорил, и я почувствовал надежду, что мы можем достичь согласия, удовлетворяющего весь мир и нас самих.

Меня удивил рост Сталина – он был не выше пяти футов и пяти или шести дюймов. Когда мы фотографировались, он обычно становился на ступеньку выше меня. Черчилль сделал бы то же самое. Я слышал, что у Сталина была иссохшая рука, но это было незаметно. Что я особенно отметил, так это его глаза и выражение лица.

Я был удовлетворен первым визитом Сталина. Он демонстрировал чувство юмора. Он был исключительно вежлив и перед уходом сказал мне, что встреча ему понравилась. Он пригласил зайти к нему, и я обещал это сделать».

Советская запись беседы начинается с извинения Сталина за опоздание на один день «ввиду переговоров с китайцами, хотел лететь, но врачи не разрешили». Видимо, из этой реплики Трумэн сделал вывод о недомогании Сталина.

– Вполне это понимаю. Рад познакомиться с генералиссимусом Сталиным.

– Хорошо иметь личный контакт.

– По моему мнению, не будет больших трудностей на переговорах, удастся договориться.

Сталин сразу перешел к делу и попросил Молотова озвучить добавления к представленному Гарриманом американскому проекту повестки дня: о разделе германского флота, о репарациях, о Польше, о подопечных территориях. Трумэн выразил готовность обсуждать любые вопросы.

– Со стороны советского правительства имеется полная готовность идти вместе с США, – заверил Сталин.

– В ходе переговоров, конечно, будут трудности и различия во мнениях.

– Без трудностей не обойтись, важнее всего желание найти общий язык.

Трумэн напомнил о том, что ожидает помощи в войне с Японией.

– Советский Союз будет готов вступить в действие к середине августа и сдержит свое слово, – заверил Сталин.

Президент выразил удовлетворение по этому поводу и поинтересовался ходом переговоров с Суном.

– Сун лучше понимает интересы Советского Союза, чем руководящие элементы в Чунцине, – заметил Сталин.

– Не объясняются ли разногласия на переговорах с китайцами тем, что стороны по-разному понимают Ялтинское соглашение, – вмешался в беседу Бирнс.

– Советская сторона не имеет никакого желания расширять Ялтинское соглашение. Напротив, мы пошли на ряд уступок китайцам.

– Разногласия с китайцами имеют второстепенное значение, и они, надеюсь, будут преодолены, когда в Москву вернется Сун, – резюмировал Молотов.

В запись беседы, которую составил Павлов, вошли и фрагменты, которых не оказалось в официальных советских публикациях материалов конференции. Трумэн заявил, что «хотел бы установить такие же дружественные отношения, какие у генералиссимуса Сталина существовали с Рузвельтом. Он, Трумэн, уверен в необходимости этого, так как считает, что судьба мира находится в руках трех держав. Он, Трумэн, хочет быть другом генералиссимуса Сталина. Он Трумэн, не дипломат и любит говорить прямо».

После беседы Трумэн пригласил Сталина к столу, «они вместе пообедали, произнося тосты друг за друга, а затем сфотографировались, излучая лучезарные улыбки». В письме жене Трумэн подтвердил: «Сталин мне понравился. Он прямолинеен, знает, чего хочет, и готов идти на компромисс, когда не в состоянии это получить. Его министр иностранных дел не такой сердечный».

Затем главы государств отправились во дворец Цецилиенхоф, где и проходили официальные заседания Потсдамской конференции.

Громыко вспоминал: «На всем пути от Бабельсберга до Цецилиенхофа машина Сталина, да и другие проезжали между двумя шпалерами охраны – солдат, расставленных через каждые пять-шесть метров. Кроме того, по обе стороны от этой линии охраны находился на удалении примерно пятидесяти метров еще один ряд охраны, менее плотный: солдаты стояли уже на большем расстоянии друг от друга.

Часто Сталин приглашал в свою машину Молотова. Звал и меня… Вначале я даже чувствовал известную неловкость, особенно когда Сталин садился в своей машине „ЗИС“ на откидное сиденье, а мы с Молотовым – на главные места. Но потом я понял, что Сталину просто нравилось это место, поскольку оно находилось в середине машины и здесь меньше трясло…

По ходу движения машин на всех перекрестках, площадях и площадках стояли советские девушки-регулировщицы с флажками; одели их безукоризненно аккуратно, в новую, прекрасного покроя военную форму. Их манипуляции флажками, все их движения представлялись столь грациозными, что каждая казалась чуть ли не балериной. Нам передавали, что ими одинаково, а то, пожалуй, и еще больше восхищались американские и английские участники конференции».

Цецилиенхоф был построен в годы Первой мировой войны для кронпринца Вильгельма, убежденного англофила, в псевдотюдоровском стиле с выступающими наружу деревянными балками, высокими трубами, псевдоготическими шпилями и витражами. Прибыв в этот дворец, Сталин, осмотревшись по сторонам, произнес:

– Да, в общем-то не особенно презентабельно. Дворец скромный. У русских царей было поставлено солиднее. Дворцы так дворцы! Лестницы так уж лестницы!

Само здание, как и Берлин, было поделено на три зоны, в каждой из которых были кабинеты, столовые и отдельный выход в зал заседаний.

Жуков замечал: «Заседания проходили в самой большой комнате дворца, посредине которой стоял круглый, хорошо отполированный стол. Своеобразная деталь: достаточно большого круглого стола в Берлине мы не нашли. Пришлось срочно сделать его в Москве на фабрике „Люкс“ и привезти в Потсдам».

«На первом заседании присутствовали все, кто приехал с главным, – наблюдал Серов. – Я помню, американцы и англичане уже сидели за столом, а Сталин прогуливался на улице около своей комнаты, и никто ему не решается сказать, что пора садиться. Потом вошли. Я тоже».

За круглым столом советскую делегацию представляли Сталин, Молотов и Вышинский. Во втором ряду Громыко, адмирал Кузнецов, Власик, посол в Англии Майский, заведующий экономическим отделом МИДа Геращенко, помощники Молотова Борис Федорович Подцероб, Семен Константинович Царапкин, Михаил Александрович Силин, Михаил Михайлович Потрубач.

По левую руку от них расселась американская делегация, по правую – британская.

Переводчики взялись за работу, которую высоко оценили главы государств. «Я был доволен тем, как организованно переводчики выполняли свои весьма важные функции, – замечал Трумэн. – Эти трое мужчин присутствовали на всех конференциях и являлись