Читать книгу - "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик"

совершенно неизвестной страной: они знали лишь то, что она очень далеко, что там скорее всего жарко, а еще что там живут в основном кенгуру. Почти все они хотели эмигрировать в Америку. Но США распахнули свои двери лишь в 1950 году, уже после того, как многие махнули рукой на бесплодные мечты и подали заявки на переселение в Австралию – практически единственную страну, куда могли законно перебраться беженцы, оказавшиеся на Тубабао. (Среди других стран, присылавших вербовщиков, были, по воспоминаниям одного австралийского иммигранта, Парагвай, Суринам, Сан-Доминго (Доминиканская Республика) и Франция – но только для переселения на Мадагаскар.) Чаще всего Австралия становилась просто выбором по умолчанию. Понькины изначально хотели уехать в Северную Америку, но в итоге выбрали Австралию просто потому, что оттуда первой приехала отборочная комиссия. Подросток Лукас Амбросайтис, брошенный своей матерью-одиночкой и еще не достигший возраста, с которого можно было репатриироваться в СССР или самостоятельно переселиться куда-либо под эгидой IRO, оказался на Тубабао после того, как кто-то в IRO додумался объединить его с бездетной русской парой (47-летним поэтом Павлом Сухатиным и его женой), которые считались бы слишком пожилыми для переселения в случае, если бы при них не было близкого родственника помоложе. Наталья Татаринова (урожденная Сейфуллина) очутилась на Тубабао, а потом в Австралии в силу ряда случайностей. Как и все ее друзья в Шанхае, она хотела получить визу в Америку, но из этого ничего не вышло. Наталья вышла замуж очень рано (после развода родителей), и она уже собралась уехать вместе с семьей мужа в Аргентину, как вдруг осознала, что тогда ей придется жить там вместе со свекровью, – и передумала. В итоге она развелась с мужем и эвакуировалась на Тубабао вместе с бабушкой и трехлетним сыном Павлом. Решение ехать в Австралию она приняла уже на Тубабао в последний момент, пропустив до этого два шанса подать заявление. Бабушку ей пришлось оставить, потому что для Австралии та была слишком старой (а в Нью-Йорке нашелся дядюшка, готовый оплатить проезд бабушки в Америку, и там она поступила в женский монастырь)[491].

Поначалу беженцы были не в восторге от австралийской отборочной комиссии. Как заметил местный представитель IRO, отчасти это объяснялось тем, что ни один из «четырех прекрасных и добросердечных членов комиссии» ранее не имел дела с беженцами и ничего не знал ни о Китае, ни о русских. По острову начали ходить мрачные слухи о двухлетнем трудовом контракте и о том, что работать придется бесплатно. К тому же пошла молва, что готовится поправка к американскому закону о перемещенных лицах, после принятия которой будет разрешен въезд в США белым русским; большинство беженцев – в том числе имевшие статус «весьма желанных кандидатов» – решили никуда не двигаться и дожидаться этой благоприятной перемены[492]. Однако конгресс США мешкал[493], и Бологов получил от Александры Толстой из Толстовского фонда настоятельный совет для русских на Тубабао «ни в коем случае не отвергать предложение о переселении в Австралию». Она указывала на то, что в Австралии прекрасный климат, местное население готово оказать «достойный прием беженцам», а экономика страны развивается небывалыми темпами, и «в последние несколько дней приходит информация, согласно которой перемещенные лица [из Европы], перебравшиеся туда, уже стали землевладельцами». Ее слова о том, что Австралия – «земля изобилия», подкрепляло и другое письмо, полученное Бологовым от одного шанхайского русского, иммигрировавшего в Австралию: тот сообщал, что через полгода после приезда уже купил себе автомобиль[494].

Родственники Гэри Нэша обратились за визами США, но, томясь в ожидании ответа, постепенно теряли терпение. Наконец, они передумали ехать в Америку после того, как внимательно прочитали газету The Sydney Morning Herald, которую дали им в австралийской отборочной комиссии. Позже они рассказывали об этом так:

Мы были поражены, когда увидели, сколько объявлений о работе помещено в разделе «Требуются». Сравнив предлагаемый уровень заработной платы и стоимость машин и домов в разделе «Продается», мы подсчитали, сколько денег мы сможем заработать и через какое время сможем купить машину и дом. Сделанные выводы нас очень обрадовали, а английский мы знали. Так Австралия внезапно стала для нас весьма желанным пунктом назначения[495].

Для австралийской комиссии большую трудность представляла проверка политической благонадежности кандидатов. По всей видимости, в отношении тех, кто приплыл на Тубабао на пароходе из Шанхая (а таких было подавляющее большинство), никакие предварительные проверки не производились, а вот тех, кто прилетел позже самолетом через Манилу, – должна была подвергнуть проверке филиппинская разведка, чтобы «отсеять агентов коммунистов»[496]. Прибыв на Тубабао, австралийцы были вынуждены полагаться на шанхайские досье, но после того как Шанхай в конце мая захватили коммунисты, эти архивы сделались недоступны, и австралийцы волей-неволей «согласились… опираться при проверке благонадежности на записи, сделанные в лагере»[497]. Таким образом, жизненный путь русских до их приезда на Тубабао, по сути, остался для австралийских чиновников закрытой книгой, поскольку они не имели никакой возможности проверить те сведения, которые сообщали им сами русские.

Не меньшую важность для австралийцев имели и результаты медицинского осмотра: в Европе австралийские врачи обрели недобрую славу из-за того, что забраковывали перемещенных лиц, у которых недоставало одного пальца на руке или было легкое косоглазие. Наряду с неподходящим возрастом самой частой причиной отказа беженцам на Тубабао, желавшим переселиться в Австралию, был туберкулез[498]. Медицинский работник, присланный IRO, чтобы сделать прибывшим на Тубабао беженцам рентгеновские снимки, обнаружил признаки туберкулеза у 500 человек, то есть у 10,5 % всей группы, находившейся в тот момент на острове. Разумеется, беженцы пришли в ярость, ведь отказ одному из членов семьи означал отказ всему семейству. Положение только осложнилось, когда этот медицинский работник – доктор Л. М. Хань, этнический китаец, – назвал собравшихся на Тубабао колониалистами, расистами и «самой несговорчивой группой людей, с которыми ему когда-либо доводилось иметь дело», и для полноты картины прибавил, что неопределенная жизненная ситуация сделала их, ко всему прочему, душевнобольными[499]. Среди беженцев ходили слухи, что доктор Хань берет взятки и за плату готов заменить нехороший рентгеновский снимок на хороший, и что он или кто-то из его подчиненных искусственно завысил количество больных, чтобы получить побольше стрептомицина – главного препарата для лечения туберкулеза – и потом продавать излишки на черном рынке[500].

После протестов русских доктора Ханя заменили другим врачом, человеком более доброжелательным. После второго раунда рентгенографии были получены более приемлемые результаты, и безвыходная ситуация разрешилась благоприятным образом[501]. Чиновник