Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

В этом, по определению автора повествования, раскаленном борце и проповеднике аввакумовского толка, художнике-старателе, стремящемся все постичь, понять, докопаться до истины, мыслителе-гражданине, пекущемся о всенародном, общероссийском и государственном благе, жила в то же время натура «скромного и нежнейшего человека, имеющего хрупкую, незащищенную, легко ранимую душу, человека, вечно терзаемого сомнениями, неуверенностью как в своих силах, так и в силах человечества, в возможности искоренения несправедливости».

Все это я прочитал и многое впервые узнал только теперь, готовя книгу. Так вот что скрывалось за порывистыми движениями Федора Александровича, за позой кулачного бойца в кабинетном разговоре, за неподвижным, затуманенным взором карих глаз, за непредсказуемыми вспышками эмоций, за его жаркой, убеждающей речью трибуна, даже когда слушало всего три человека, за игрой скоморошинами, за настойчивым, не всегда натуральным ёрничеством… Абрамов шел к своей цели в постоянных борениях с самим собой, преодолевая себя…

Вспоминается Павел Филиппович Нилин, человек большой писательской честности и мужества. Нилин по происхождению был сибиряк, полнотелый и не в пример Абрамову почти саженного роста, но в пристрастии к ёрнической шутке, в склонности к игровой с лукавинкой манере выражения, в умении как бы ненароком сказануть главное у них было что-то общее (писатели, кстати, хорошо знали друг друга). Нилин любил повторять анекдот еще времен первой мировой войны, относя его к себе.

На передовой в окопах лежат два солдата. Идет офицер. Вынимает серебряный рубль и дает одному из них: «На тебе, братец, за то, что не боишься». Второй солдат говорит: «Ваше благородие, дайте рубль мне. Я боюсь, но воюю!»

«Боюсь, но воюю… Вот так!» — повторяя эти слова, Нилин ухмылялся довольный. Ведь чтобы признаться, что боишься, тоже нужно мужество. И тем значительней писательский подвиг.

О чем же было «Письмо»?

Мысль публициста конкретна, образна и в то же время выхватывает из потока будней главное.

Достаток пришел на Пинегу… Короткими публицистическими мазками писатель рассказывает о высоких заработках в совхозе, о северных надбавках, изображает перемены в экономике, культуре и быте современной деревни. Один из выводов, однако, выражен сразу: «…За счет чего все эти отрадные перемены? За счет надоев, привесов, урожаев?.. Увы, нет. Увы, за счет государства». Между тем размеры пахотных земель сокращаются, поголовье крупного рогатого скота падает, а надои если даже увеличиваются слегка, то все-таки они в два с лишним раза ниже, чем в соседней маленькой Финляндии. Да и где тут наращивать надои?! Когда в Верколу, которая полгода утопает в травах, весной завозили солому с Кубани…

И та же бесхозяйственность, следы упадка — на каждом шагу: «Исчезла былая гордость за хорошо распаханное поле, за красиво поставленный зарод, за чисто скошенный луг, за ухоженную, играющую всеми статями животину. Все больше выветривается любовь к земле, к дому, теряется уважение к себе. И не в этом ли одна из причин прогулов, опозданий и пьянства, которое сегодня воистину стало национальным бедствием?»

Да, в «Письме» Ф. Абрамова задолго до всех решительных постановлений пьянство названо «национальным бедствием».

Болезнь равнодушия проникла во все поры экономики, хозяйствования, быта, культуры, человеческих взаимоотношений. Люди утрачивают интерес к работе, любовь к родному краю, уважение к самим себе. А ведь «малая родина», доставшаяся от предков, человеческое и гражданское достоинство — это опоры, на которых держится жизнь. Между тем чувства эти слабеют и дрябнут у самых разных веркольцев.

«Не обмелела ли река народной совести, народной нравственности?» — вопрошает публицист. Нельзя дольше жить по принципу некрасовской темной бабушки Ненилы: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Государство, страна — наш Дом, обращается Абрамов к своей излюбленной идее. Пора самим «наводить порядок в собственном доме»!

«Открытое письмо землякам» необычно по форме. Здесь все конкретно и все обобщенно. То и другое — предельно: предельная конкретность обратилась в предельную обобщенность. Вероятно, таково свойство высших взлетов духа, когда авторская личность вся обращается в рупор человечности, любое переживание и свидетельство вскрывают сущность явления, а факт сливается с образом. Исключительный нравственный накал вызывает эти редкие качества публицистики. Так возникали и так написаны «Житие протопопа Аввакума», «Письмо» Белинского к Гоголю, «Репортаж с петлей на шее» Фучика…

Абрамов пишет только о том, что видит сам в одном селе, обращается только к своим землякам-веркольцам, но говорит с народом страны. Частные наблюдения и личные переживания становятся высшим голосом гражданственности.

«Молвилось в Верколе — аукнулось по всей стране» — чуть ли не поговорка об этом составилась теперь. Но тогда перепечатка «Письма» в «Правде» вызвала противоречивую реакцию. Писатель вновь опередил время, и многие его не поняли.

Недоумевающих и обиженных обнаружилось, может быть, даже больше, чем сочувствующих. Пособник! Абрамов превыше всего боялся, что его поймут так. Но многие именно так и поняли. Прежде всего обиделись писатели-«деревенщики» из близкого окружения. «Ты выступил против народа, а виновато начальство», — последовал хор упреков.

Свое раздражение после непродолжительного замешательства высказало и начальство — как московское, так и областное. Очевидно, резонно рассудили: коль неладно обстоит дело с руководимыми, то не слишком хороши и руководители. «Письмо» не появилось на страницах областной газеты «Правда Севера», а его перепечатку в центральном партийном органе главный партийный идеолог М. А. Суслов и его аппарат не сочли оправданной и полезной. И газетная редакция получила нахлобучку. Об этом хорошо было известно в московской литературной среде.

…Несмотря на ситуацию, создавшуюся после публикации «Письма» в «Правде», рабочая группа альманаха «Шаги» решила: независимо от высокопоставленного начальственного гнева, чьих-либо нареканий и недовольств держаться истины. Картины лучшей публицистики года, что призвано давать наше издание, без «Письма» Абрамова представить нельзя.

Неожиданно обнаружилось, что публикации «Письма» в альманахе Федор Александрович придает не только большое, но даже чрезвычайное значение. Я не знал тогда всех причин, да и теперь о некоторых могу только догадываться.

Причины могли быть, например, такие. Почти одновременно готовился заключительный, третий том Собрания сочинений Ф. Абрамова, включавший и его публицистику. Естественно, что писатель не мыслил его без главнейшего из своих выступлений — «Чем живем-кормимся». А для того чтобы «Письмо» вошло в Собрание сочинений в столь накаленной обстановке, издательство, возможно, требовало еще одну «закрепляющую» журнальную или книжную публикацию…

Не исключено, что в развернувшейся борьбе появление «Письма» «на витрине лучшей публицистики года», как в шутку однажды Абрамов окрестил «Шаги», давала писателю лишний козырь — против наиболее ярых его оппонентов? А может, он просто нуждался тогда в моральной поддержке? Да, именно нуждался! Или то и другое вместе? Не знаю. Но только — хотя Федор Александрович прямо о том и не высказывался и