Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

поверишь,

А молиться ты не умеешь;

Горе горем до дна измеришь.

Не заплачешь – окаменеешь.

Злее старости, горше дыма,

Горячее пустынь горячих

Ночь и две проклубятся мимо

Глаз распахнутых и незрячих.

Всё – как прежде: стена стеною,

Лампа лампою, как бывало…

Здесь ты радовалась со мною,

Молодела и горевала.

А отныне всё по-иному:

День дотлеет и год промчится,

Постоялец прибьётся к дому,

Да хозяин не постучится.

24 ноября 1944

2

Вино ночами пью не я,

Со мной, как дуло у виска,

Неотвратимая твоя

Тысячевёрстная тоска;

Твой бесприютный непокой,

Твоя тревога и мольба,

За полудетскою строкой —

Жены и матери судьба…

Что я могу? Что мне дано? —

Огня и смерти через край,

И если есть вино – вино,

Минутный бог, солдатский рай.

20 марта 1944,

Воян-Ваара

<3. «Я за то тебе благодарен…»>

4

Я не предмет воспоминаний,

Я – плоть и кровь, я – наяву,

Я исполнением желаний,

А не желаньями живу.

И если я в разлуке лютой

Три года тело ждал твоё,

То жизнь – вот эта вот минута,

Всё прочее – небытиё.

21 апреля 1944,

Мурманские Ворота

<5. «Как хорошо, прижавшись тесно…»>

6

  Окно затянуто парчой,

  И смутным сном пурги

  Сама зима через плечо

  Глядит в мои стихи.

  Как я шепчу, глухонемой,

  Наедине с тоской,

  С такой тоской, с такою тьмой,

  С бессонницей такой!

  Как медленно горит табак

  И никнет голова,

  И остывают на губах

  Неслышные слова.

  Они, как мёртвая земля,

  Как ночь, как вихри с крыш,

  Взывают, всей тщетой моля,

  Всей тишиной: услышь!

  – Услышь! Я жив ещё пока!

  Зачем мне быть травой,

  Землёю, тленьем… Что – века,

  Когда сейчас я – твой!

  Умру – тебя не уступлю,

  Не в песне – наяву,

  Я так – живу, пока люблю,

  Люблю, пока живу!

20 декабря 1944,

Ярославль

7

Нет, я не верю в то, что ты была.

Ты – музыка, а я глухого глуше,

И даже память выжжена дотла,

И тупостью перекосило душу.

И всё-таки живу. Ещё живу.

Меня зовёт конец моей дороги,

Когда я тенью встану наяву

В последний раз на дорогом пороге.

О, как он был желанен и далёк —

Заветный сон мой, угол полунищий,

На коврике стенном, где спит сынок,

Изба, лиса и серый волк-волчище.

И ты. И всё. Мой дальний путь в ночи.

А я ещё молюсь простому чуду —

Тебе, чужой… А ты молчи, молчи,

Не говори!.. Я только на минуту.

Сентябрь 1944,

Лаймола

8. Чакона

…А где-то передёрнулись педали

И клавишей прозрачный ручеёк,

Как ветерок, прощебетал у щёк.

И по-цыгански струны зарыдали.

По нашей, кровью залитой траншее

Лягушкой скачет мутная луна,

Но нас не слышит радиоволна,

И скрипка скорбной болью хорошеет.

И верой изуверской, темнолицей,

Она меня из тишины зовёт,

И я молчу не потому, что мёртв,

А чтоб тебе не помешать молиться.

1944,

Самбатукса

9

Есть у каждого в жизни

Такая черта,

За которою, кажется,

Нет ни черта,

Ни знакомых богов,

Ни запретных границ,

Окаянного сызмальства

Окрика: «Цыц!»

Только есть человек,

Словно ива, простой…

Это – грёза,

А мир не бывает пустой.

Я однажды шагнул

За проклятый порог

И тебя потерял,

И себя не сберёг.

1944,

Вяртсиля

10

Е. Лунц

Из ящиков и бочек,

Изверженных со дна,

Мой тихий гроб сколочен

На камне Кильдина.

В нём можно распрямиться

В полроста как-нибудь,

Заснуть или напиться

И ноги протянуть.

Не пьётся и не спится —

Шепчись с окном пустым,

Здесь трудно стать убийцей,

Но можно стать святым.

Вода долбит, как дятел,

По камню-голышу,

Пока ещё не спятил —

Сижу, стихи пишу.

А скалы мылит ветер

Пургою добела…

Как странно, что на свете

Когда-то ты была.

И детство. И салазки.

И предрассветный бор.

Нет, я печальней сказки

Не слышал до сих пор!

Я этих слов недобрых

Обличие забыл:

В пустых китовых рёбрах

От века ветер выл!

И мёртвый пепел снега,

И молчаливый бред

Камней и туч – от века,

Иного мира – нет!

Не памятью-подачкой,

А бурями дыша,

Жива медвежьей спячкой

Косматая душа.

Но и во сне тревожа

Случившимся в былом,

Летит та бровь, что схожа

С распахнутым крылом…

О, как горька калина

Твоих лукавых губ!

…И вновь рассвет, как льдина,

Как море – пуст и скуп.

Справляют