Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

Возможно, что Чарльз, которым владела мания соблюдения правил и порядка, заимствовал эту идею «приведения в соответствие» у своего отца. И в Англии, и в Ирландии Лод стремился к тому, чтобы везде была введена новая процедура службы, в соответствии с новым молитвенником. Стремление Чарльза ввести его было обусловлено незнанием шотландского права и обычаев, а не желанием подчинить Шотландию Англии. Не стоит забывать и о том, что в самой Англии монарх стремился к введению нового молитвенника без одобрения парламента и других органов, хотя, по его словам, он консультировался с «представительными органами церкви», в реальности включавшими нескольких епископов, с которыми он встречался по одиночку, не собирая их вместе.

Постепенно накапливаясь, многочисленные противоречия, религиозные, институциональные, политические, обрели форму ковенантского движения. Воскресенье 23 июля 1637 г. в Эдинбурге стало днем, когда произошло самое крупное религиозное восстание во всей истории Британии, причиной которого стал новый служебник, «литургия Лода», в соответствии с которым отныне должны были вести службу во всех шотландских церквях. Религиозные восстания случались в Шотландии не часто, и одно из последних крупных выступлений произошло в 1596 г., когда толпа протестантов, провоцируемая религиозными радикалами, выдвинула королю Джеймсу требование избавиться ото всех папистов в его окружении во имя единственно верной религии. То восстание не просто потерпело поражение, но горожане Эдинбурга должны были выплатить тяжелую компенсацию, а, кроме того, монарх воспользовался его подавлением для того, чтобы начать устанавливать королевский контроль над церковью, что означало насаждение диоцезного епископата[250].

Однако теперь сын Джеймса, Чарльз, столкнулся с куда более серьезной проблемой, чем просто волнение городской толпы. Это был конфликт с нацией, не желавшей подчиняться его режиму и готовой пойти на военное противостояние. Это восстание, которое Уаристон иронично назвал «радушным и дружелюбным приемом нового служебника в Шотландии»[251], не было спонтанным. Наоборот, им руководили такие люди, как Хендерсон и Диксон, которые были склонны к манипулированию общественными настроениями и использованию предубеждений толпы.

Природа массовых предубеждений лучше всего может быть проиллюстрирована на примере писем молодого и ревностного пресвитерианина Самуэля Рутерфорда. В 1636 г. Рутерфорд был изгнан из своего прихода в Анвоте в Киркудбриджшире за стойкие радикальные взгляды и направлен в Абердин, где, как надеялись его судьи, общение с более консервативно настроенными представителями северо-восточного клира Шотландии будет способствовать его религиозному перевоспитанию. Не имея возможности проповедовать и будучи лишенным привычного общения, набожный от природы Рутерфорд стал вести обширную переписку, в которой открыто и даже с некоторой долей экзальтации поведал своим корреспондентам собственные духовные переживания. Однако в этих, порой граничащих с мистицизмом откровениях, редких для шотландских пресвитериан, автор дает свою оценку и некоторым практическим явлениям окружающей его социальной среды. Среди его корреспондентов были такие видные фигуры шотландского ковенантского движения как Хендерсон и Диксон, а также менее известные и не столь ревностные пресвитериане как лорды Балмерино и Лаудаун. С одной стороны, письма свидетельствуют о том, насколько тесно были связаны друг с другом представители ковенантской элиты, а, с другой, письма Рутерфорда бывшим прихожанам показывают природу массовых предубеждений, используемых идеологами ковенанта. Например, в письме в Анвот, написанном всего лишь за десять дней до того, как был обнародован новый служебник, Рутерфорд предупреждает своих последователей о страшной судьбе тех, кто «свернул со старого доброго пути на тропу, заблеванную псами». На этом недобром пути вехами, по мысли Рутерфорда, являются и «Пять статей», и Канон 1636 г., и новый служебник[252]. Корреспонденция Рутерфорда осталась бы так и незамеченной, если бы не колорит и броскость его языка. Но риторика подобного рода эхом отдавалась в среде паствы, чьи настроения были близки к бунту. Используя давние страхи, разжигая патологическую боязнь католицизма, господствующую в умах шотландцев, а также проповедуя идеи «единственно чистой реформированной церкви», Рутерфорд эффективно использовал популистские методы, чрезвычайно быстро собрав сторонников, мобилизовав их на борьбу с королевскими религиозными нововведениями.

Все это использовалось главным образом для того, чтобы очернить епископат. Шотландские епископы, ведомые Споттисвудом, помогли распространению новой литургии, даже несмотря на опасения, что это может вызвать яростное неприятие. В результате пресвитериане не просто видели в новом служебнике католический след, но обвиняли в симпатиях папизму собственных епископов. В глазах ревностных пресвитериан епископы были агентами антихристианской римской церкви, и им не было места в истинной реформированной религии. Сторонники крайнего пресвитерианизма высказывали идею о том, что епископы не просто должны быть свергнуты, но сам институт епископата подлежит окончательной ликвидации – идея, которая, правда, была сформулирована не сразу. Радикалы были хорошо осведомлены, что многие из их более умеренных коллег, лелея романтические надежды в отношении кентерберийцев, были менее убеждены в том, что епископат не обладает духовными полномочиями руководить церковью. Среди умеренных пресвитериан было много таких как Роберт Байли, кто, тоскуя по старым добрым дням короля Джеймса, желали лишь более осмотрительно и ограничительно действовать по адресу епископата, тщательно изучая природу власти епископов. По мнению умеренных, радикалы должны более осторожно, тонко и с большим уважением подходить к религиозным и церковным конституционным прецедентам, потому как их радикализм выглядит опасным явлением.

Самым ярким примером противостояния различных трактовок роли епископов является сам Национальный ковенант, ставший результатом оппозиции политике, проводимой Чарльзом. Разработанный Хендерсоном и Уаристоном к концу февраля, документ был обнародовал 28 февраля 1638 г. в церкви Грей-фраирз. Особенность текста, положившего начало целой эпохе шотландской истории, заключается в том, что это по своим последствиям революционное воззвание, по содержанию было глубоко консервативным. Подписанный первоначально знатью и баронами, уже 1 марта документ был поддержан священниками и горожанами. В многочисленных дискуссиях о природе шотландского ковенанта исследователи приходят к заключению, что конституционная оппозиция монарху была столь же важна, как и религиозный вопрос. Однако примечательно, что хотя в самом ковенанте особо подчеркивалось, что он является «конституционным, а не революционным документом»[253], новым в нем был особый акцент на «свободную ассамблею и парламент»[254], что в дальнейшем послужило основой для требования парламента, свободного от королевского влияния. При этом в ковенанте ни разу не упоминается критика в адрес ни короля, ни епископата.

В то же самое время ковенант, подписанный в 1638 г., был довольно неопределенным по своим требованиям, поскольку апеллировал к самому широкому спектру мнений. В нем отчетливо прослеживается лишь мысль о том, что духовное обновление и национальная регенерация, будучи основой шотландской протестантской традиции, являются не только тем, что выделяет шотландцев среди широкого круга христиан, но и отражает их непосредственную близость к богу[255]. Шотландия была нацией, заключившей завет с богом, и этот ковенант