Читать книгу - "Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума"

из литературных и политических кругов. Благодаря умелой саморекламе и щедрым пожертвованиям в пользу Японской императорской армии, помимо прочих достойных начинаний, он стал публичной фигурой и частым героем колонок светских сплетен в популярных журналах.

Ито написал несколько неудачных романов и заигрывал с политикой, поначалу занимаясь поддержкой «популярного суверенитета», как он это называл. Он основал издание «Японский народ» (Nihon kokumin). Продвигал он весьма своеобразную концепцию суверенитета, основанную на идеалах дружбы, труда и любви, под влиянием австрийского духовного гуру и основателя антропософии Рудольфа Штайнера. Очевидно, к этому его тоже подтолкнул астролог. Еще больше Ито прославился, гастролируя по Японии в роли мотивационного оратора. Одного из своих верных последователей он сподвигнул написать роман, где тот по не вполне очевидным причинам сравнивал его с графом Монте-Кристо.

Авантюра с журналом, к сожалению, провалилась. Деньги закончились. И Ито решил отправиться на поиски новых приключений в Китай, где на дансинге он и познакомился с Ёсико. Поездка в Китай вдохновила его на новые политические фантазии, даже более изощренные, чем его идеалы народного суверенитета. Он назвал их «Новый азиатизм». Япония захватит Азию, изгнав оттуда западные державы. Следующие мысли он высказал в одной из своих речей: «Настанет день, когда Япония взлетит над Тихим океаном, как ласточка, чтобы объединить мир… Японский народ должен помнить, что мир будет един, вдохновленный тысячелетиями восходящего солнца и нашими горами, лесами, птицами, бездонным океаном, полным прекрасной рыбы, японским рисом, рисовыми полями, тихим снегом, нашим традиционным боевым духом и текущим в наших венах аристократизмом»[110].

Дух «нового азиатизма» Ито лаконичнее выразил в тексте к популярной мелодии, которую впервые поставил на фонографе для группы офицеров из штаба японской армии на вечеринке с гейшами. Они с Ёсико продемонстрировали новый танец, где партнеры прижимались друг к другу, импровизируя па. Это называлось «ходячим танцем». Слова звучали так же загадочно, как его политические речи, но экспансионистская природа национализма все равно проглядывала:

Указывая на новый Восток, мы умрем в Пекинском дворце.

Ах, пурпурное солнце, ах, Тихий океан, ах, континент!

Ито с Ёсико подходили друг другу. В прессе поговаривали о возможном браке. Оба они в значительной мере придумали свои образы. В действительности его даже звали иначе. Настоящее его имя было Масанао Мацуо. И он, и Ёсико обожали ночную жизнь. Оба существовали в вымышленном мире, опасно пересекавшемся с миром военных и политических деятелей, людей более прагматичных и открыто воинственных, но зачастую не менее эксцентричных. Как всегда в своих любовных связях, Ёсико могла позволить себе раскидываться деньгами. Она переехала к Ито в 1934 году, покинув посольство Маньчжоу-го. Пара жила в большой квартире в Токио. На двери спальни Ёсико висела табличка «Командирская комната».

Светская жизнь Ёсико в Японии отражала ее невнятные политические взгляды. Она бывала на чемпионате по сумо в Токио с Мицуро Тоямой, идейным гангстером, основавшим ультранационалистическое «Общество черного дракона». Взгляды Тоямы на роль Японии в Азии отражали самую радикальную версию политики, которая теперь просачивалась в мейнстрим. Другой ее давний друг, Айносукэ Ивата, был праворадикальным террористом, это он когда-то предложил Ёсико пистолет, когда она грозилась покончить с собой. Иногда на светские мероприятия она наряжалась гейшей и делала традиционную японскую прическу. На вечеринки к ней заходили и солдаты ее расформированной частной армии, добавляя экзотики, когда они преклонялись перед ней на татами, словно придворные в Запретном городе в Пекине.

Ёсико никогда надолго не оставалась с одним мужчиной. Ее отношения с Ито закончились в 1935 году, когда его арестовали за мошенничество на бирже. Его выпустили под залог, когда, как говорили, после заключения и избиений в тюрьме он сошел с ума. С расшатанным здоровьем, в стесненных финансовых обстоятельствах, видя, как ее мечты о возвращении на континент становятся все нереальнее, Ёсико казалась все более растерянной. Возможно, ее критическая речь в Мацумото стала результатом этого замешательства. Она пыталась показать несовместимые стороны своего публичного образа, который и без того был калейдоскопом из маньчжурских корней, радикально правого окружения приемного отца, разнообразных влиятельных японских любовников, все более шовинистической японской прессы, которая жаждала сенсационных сплетен и патриотических «биданов», а также ее собственной богатой фантазии.

В 1937 году Ёсико не арестовали, но ее присутствие снова стало мешать японским властям, поэтому она вернулась в Китай, обустроилась в доме в Пекине, все так же в обществе своей верной японской компаньонки Тидзуко, бывших военных своей частной армии и нескольких охранников, которых она наряжала в вычурную форму. Большую часть своего времени осенью того года, когда японская армия наступала с боями на Нанкин, Ёсико посвящала руководству китайским рестораном в Тяньцзине, который славился жарким с ягнятиной в горшочке по-монгольски. Ресторан назывался «Токоро».

Он располагался в японской концессии в большой вилле с множеством комнат и красивым китайским садом. Гостям подавали чай с рисовым пирожным, а также более изысканные китайские блюда. Можно было принять даже горячую ванну. Кому не по средствам были роскошные услуги, мог просто перекусить во дворе. На чьи деньги заведение существовало, не очень понятно. Многие считали, что здесь не обошлось без помощи бывшего любовника Ёсико в Маньчжоу-го генерала Хаяо Тада. В штате ресторана состояло около пятидесяти молодых мужчин, все они когда-то были причастны к частной армии Ёсико. Как она рассказывает в мемуарах, из-за растущей враждебности к японцам среди местного населения оставаться в Маньчжоу-го для них стало небезопасно.

Клиентами «Токоро» были преимущественно военные японской армии. Так было задумано. Ёсико хотела отблагодарить отважных японских солдат, «предлагая утешение направлявшимся на фронт офицерам и мужчинам, возвращавшимся из внутреннего Китая»[111]. Ее ресторан помогал «объединить китайский и японский народ». Банкеты в «Токоро» посещали, однако, не только японские офицеры, но и китайская знать. Одним из таких людей был Пань Югуй, мэр-коллаборационист тяньцзиньских иностранных концессий. Его сопровождала семнадцатилетняя студентка из Пекина, одетая в простую студенческую форму. Ее звали Пань Сюхуа, в честь мэра-крестного. Был у нее и сценический псевдоним, Ли Сянлань, или по-японски Ри Коран, после того как она прославилась исполнением китайских, русских и японских песен на радио в родном Маньчжоу-го. По-настоящему же ее звали Ёсико Ямагути. Родители ее были японцы. Отец, по имени Фумио, был незадачливым китаистом, который преподавал китайский язык японским сотрудникам Южноманьчжурской железнодорожной компании и проигрывал все, что зарабатывал, поэтому дочь его временно приютил его друг-китаец Пань Югуй.

Пань-Ли-Ри-Ямагути вспоминает, как впервые увидела Ёсико Кавасиму в ресторане. Одетая в черный шелковый китайский халат, та показалась девушке прекрасным переодетым мужчиной.