Читать книгу - "Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума"

В начале 1943 года Керстену выпал шанс что-то сделать. Гиммлер не просто страдал от невыносимых болей, он был подавлен. Бесконечные переезды на поезде расшатали его нервы. Ему было одиноко. Гейдриха убили, немцам дали отпор в Сталинграде, на Сицилии высадились союзники. Этим моментом слабости Керстен и воспользовался, чтобы спасти миллионы людей. Если только Гиммлер откажется от своего плана уморить голодом народы трех европейских стран, «великодушие великого германского вождя» будут «восхвалять тысячу лет». Каким-то образом Керстену удалось достучаться до сентиментального начала и тщеславия своего пациента. Гиммлер расчувствовался. На его глазах выступили слезы. «Мой дорогой Керстен, – сказал он, – мой волшебный Будда, вы абсолютно правы. Я немедленно поговорю с фюрером и сделаю все, чтобы разубедить его»[104].

Кессель как будто совместил здесь два разных плана нацистов. Так называемый «План голода» (нем. Der Hungerplan) действительно существовал, цель его, однако, была заморить голодом граждан Советского Союза и Польши, чтобы продовольствия хватило армии и немецкому народу. В итоге миллионы советских военнопленных, евреев и представителей других народов погибли от истощения. Кроме того, из Франции, Бельгии и Голландии системно вывозилось продовольствие и другие товары, но плана довести их население до голодной смерти не было.

К концу 1943 года Керстен понимал, что Третий рейх не продержится больше года-двух, не то что тысячу лет. Он знал, что отношения Германии с Финляндией стремительно портятся. Гиммлер и Риббентроп возмущались вероломством финнов. И, по словам Керстена: «Мне казалось, что в связи с тем, как развивались события в отношениях Финляндии и Германии, разумнее для меня было постепенно и не привлекая лишнего внимания дистанцироваться от Германии»[105].

К тому времени большинство евреев – жертв нацистского геноцида уже были уничтожены. Более миллиона человек были убиты осенью 1942 года. Со времени охоты у Риббентропа прошел всего год.

2. Тяньцзинь

Вторая мировая война официально началась в Европе с вторжения Германии в Польшу 1 сентября 1939 года. Немцы создали casus belli, инсценировав ночью 31 августа нападение на немецкую радиостанцию в Гляйвице на границе с Польшей. Его совершили немцы, переодетые в польскую форму. На месте они бросили труп свежей жертвы гестапо. Он играл роль польского диверсанта. Автором этой роковой шарады, причудливо окрещенной «Бабушка умерла», но гораздо больше известной как Гляйвицкий инцидент, был Рейнхард Гейдрих.

Однако для многих западных европейцев война началась не раньше мая 1940 года, когда на Францию, Бельгию и Нидерланды обрушился немецкий блицкриг, или месяцем раньше – с нападения Германии на Данию и Норвегию.

Определить точную дату начала войны в Азии труднее. Мукденский инцидент 1931 года? Шанхайский инцидент 1932 года? Оба события указывают как возможную точку отсчета. Но 7 июля 1937 года стало первым днем полномасштабной войны, в результате которой в одной только Азии погибнут свыше 25 миллионов человек, большинство из них – мирные жители. Непосредственным поводом стало скорее непонимание, чем обман. Всего в десяти милях от центра Пекина находится арочный мост Лугоу. Путешествуя здесь когда-то, на мост обратил внимание Марко Поло, поэтому на Западе его называют мостом Марко Поло. 7 июля одного японского рядового отправили патрулировать этот район. (Согласно другой версии, он просто отлучился по нужде.) Когда в оговоренное время он не вернулся, его командир встревожился и потребовал доступа в соседний город. Китайцы отказали. Солдат вскоре вернулся на базу. Однако переговоры сорвались, начались бои, и вскоре Пекин и Тяньцзинь были в руках у японцев.

В том же году Ёсико написала мемуары «В тени хаоса» (Doran no kage ni). В развязывании войны она винила китайского националиста-генералиссимуса Чан Кайши. Он «подстрекал антияпонские настроения среди китайского народа»[106], – писала она. Ее книга была нацелена на японскую аудиторию. Так звучала официальная версия в 1937 году. Летом того года Ёсико давала японской прессе интервью, оправляясь от старой раны, которая причиняла ей ужасные боли в спине. Она романтически объясняла это тем, что до сих пор страдает от пулевого ранения, полученного в бою с «бандитами» в монгольской пустыне.

Начавшиеся в августе бои в Шанхае оказались куда более кровопролитными, чем у моста Лугоу или даже во время Шанхайского инцидента 1932 года. Один японский офицер попытался проникнуть на местный аэродром и был застрелен китайским охранником. Японцы потребовали вывести китайские войска из города. Китайцы не увидели оснований выполнять эти требования. Тогда Шанхай подвергся обстрелам, бомбардировкам и штурму. Целые районы были объяты пламенем. Потоки беженцев устремились в иностранные концессии, которые тоже не были защищены от бомбовых ударов. Японцы обладали более тяжелым вооружением, мощными линкорами и бо́льшим флотом бомбардировщиков. Солдат у китайцев было больше, но зачастую оружия им, если не считать пулеметов, ручных гранат и немногих гаубиц, не хватало. Тем не менее Чан Кайши решил держать оборону в Шанхае в напрасной надежде на скорую помощь западных держав. Он отказался от переговоров и пообещал «войну сопротивления до конца»[107]. Его патриотизм был достоин восхищения, но это решение оказалось опрометчивым. Китайским солдатам приказали сражаться до последнего, часто отправляя их на верное самоубийство. В Шанхае и соседних городах шли настолько ожесточенные бои, что не хватало времени хоронить убитых. К концу Шанхайского сражения погибло около 300 тысяч человек, в том числе многие офицеры Чана.

Привыкнув считать китайцев трусливым народом, японцы были потрясены мощью их сопротивления. От досады, недостатка дисциплины, засилия беспринципных офицеров и жесткой армейской подготовки японцы проявляли все большее остервенение. В ноябре японское верховное командование решило наступать на столицу националистов Нанкин, где разыграется одно из самых страшных военных преступлений Второй мировой войны. До сих пор неясно, были ли убийства, грабежи и изнасилования в городах и селениях на пути к Нанкину умышленной политикой «шока и трепета», чтобы устрашить китайцев и принудить их к подчинению, или способом дать голодным, уставшим, ожесточенным солдатам возможность выплеснуть агрессию. Японская армия вела себя так, как часто ведут себя иностранные солдаты, окруженные враждебным противником в незнакомой местности, – и не важно, военный он или мирный житель. Убивали всех, кто мог теоретически представлять угрозу. Сомневаешься – стреляй.

Китайско-японские отношения до сих пор омрачает память о кровавой бойне, последовавшей после того, как толстые стены Нанкина были пробиты, а офицерский корпус Чан Кайши покинул город, оставив там лишь рядовых, которые спешно переоблачились в гражданскую одежду. Арестовывали и убивали всех, кто мог быть солдатом китайской армии. Одних расстреливали из пулеметов, других рубили мечами, некоторых использовали для тренировок со штыками в жуткой пародии на армейские