Читать книгу - "Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945 - Ханс Тиль"

На следующий день мой работодатель вызвал меня к себе в кабинет, и по дороге туда я перебирал про себя варианты, в чем бы я мог провиниться, намерен ли он наградить меня побоями. Если даже так, я не должен сдаваться. Оставшегося у меня запаса сил хватит на то, чтобы в ответ как следует дать ему по лицу. До сих пор никто пальцем меня не трогал, и никто не сможет сделать это безнаказанно.

Когда он хотел, то прекрасно говорил по-немецки, но обычно он первым делом пускал в ход кулаки. Их силу опробовали на себе множество моих товарищей, женщин, детей и даже капо. Они мало хорошего могли сказать о таких вызовах па Виго[101].

Он никогда никого не отправлял в карцер. Этот человек предпочитал сам вершить правосудие на месте, и это, в той или иной степени, теперь должно было коснуться меня.

– Ты жаловался, что здесь с тобой плохо обращаются, почему?

– Ваш жалкий доносчик плохо вас информировал. Он не мог слышать от меня лично никаких жалоб, но, если речь идет о некоторой критике с моей стороны, я не отказываюсь от этого.

– И в чем же заключается эта критика?

– Вряд ли вы можете ожидать, что кто-то в моем положении будет осыпать вас хвалебными речами.

– У тебя самого прежде были рабочие?

– Были, и много.

– Я хочу услышать, жаловался ли ты лично на меня.

– До сих пор у меня не было для этого причин.

– А что ты думаешь о Польше?

– Не ожидал от вас такого вопроса. Я так же люблю свою родину, как и вы свою.

На этом допрос был закончен. Мне снова повезло. Он заранее знал, что меня должны отправить из П(отулица), и, прежде чем я уеду, хотел поговорить с немцем, который никогда не бегал от него.

В тот же день после полудня меня отправили в неизвестном для меня направлении. В нашей группе были молодой баварец, два фермера и четыре женщины, одна из которых в прошлом была владелицей гостиницы. Ее тоже приговорили к трем годам за членство в партии.

Двое милиционеров оказались хорошими компаньонами. Они не торопили нас по дороге к железнодорожному вокзалу в Ш(лезине), в 8 километрах к востоку от лагеря[102].

Когда мы пришли на место, наш поезд уже ушел. На ночь нас отвели в сельский полицейский участок, откуда наутро мы должны были отправиться поездом в Б(ромберг). Участок размещался в бывшем здании школы. Его обитатели, около полудюжины добродушных охранников, приняли и обращались с нами по-человечески.

Женщин сразу же отправили на кухню, и вскоре для нас был готов огромный котел с вареной картошкой, который вместе с кофе поставили на стол. Мы насытились, а потом нас двоих, солдат, угостили сигаретами. Нашим ночлегом стало помещение без окон с надежным запором.

Поезд был более пунктуальным, чем наша охрана. Мы прождали до полудня, после чего отправились на колесах в знакомый город Б(ромберг). В нем ничего не изменилось с тех пор, как я видел его в последний раз. Горы мусора и грязи лежали, как это было почти полтора года назад, а всемогущие русские повсюду в городе предавались живому веселью, как и тогда. Население смотрело на нас изумленно. Жители будто хотели спросить: «Неужели все это все еще продолжается?» Мы шли дальше, будто попали в какой-то другой мир.

В здании полицейского управления для нас открыли дверь в подвал. Несколько камер были заняты, в основном поляками в форме, попавшими сюда за пьянство. Они сидели здесь уже несколько часов, может быть, всю ночь. Мой молодой товарищ взялся за уборку камер, после чего вернулся с хлебом и сигаретами. Нас отделили от остальной группы, с которой нас сюда доставили. Поздно вечером дверь камеры открыл дежурный офицер, который принес с собой свой завтрак. Офицер угостил нас сигаретами и завел разговор на военные темы. Все в этом здании были уверены, что отсюда нас отправят за Одер. На слова о том, что мы оба приговорены к тюремному сроку, все только качали головой: никто не верил, что нас отправят в тюрьму.

В полдень следующего дня нас двоих повели на железнодорожную станцию под двойным конвоем. По узкоколейной железной дороге поезд повез нас в К(ониц) (Хойнице), где железнодорожная ветка заканчивалась. Там полицейские передали нас другим охранникам. Они по телефону переговорили с тюремной администрацией, взвели свои автоматы, и мы пошли через маленький городок дальше. У самого выхода из города стояла огромная старинная церковь, за главным входом в которую нам было приказано остановиться.

Открылась небольшая дверь в массивное здание церкви. Мы остались стоять в просторном зале, отгороженном от двора лишь одним рядом изящной железной решетки. Такие же решетки во множестве красивыми узорами перекрывали входы в церковные подземелья.

Моей первой мыслью было: тюрьма. Потом я подумал: характерно, что тюрьмы всегда строят стеной к стене с культовыми сооружениями. Справа и слева были видны старинные тяжелые дубовые двери, которые были полуоткрыты и которые тоже были покрыты узорной решеткой. Там располагались кабинеты начальства и караульные помещения казарменного типа. Туда-сюда ходили клерки и милиционеры, только вместо привычного оружия они носили по нескольку тяжелых старинных ключей. Нас пристально и с большим любопытством изучали. Старые заношенные кители, форменные кепи и весь наш вид выдавал в нас солдат. Тогда нам стали задавать множество вопросов: были ли мы военнопленными, какие преступления мы совершили, сколько лет нам дали? Я оставался глухим к адресованным мне вопросам на польском языке, и мой молодой товарищ следовал моему примеру.

Так мы и стояли какое-то время, уставшие, почти готовые рухнуть на пол. Мы ждали начальство, старшего офицера, которого должны были привезти из города. Наконец перед нами предстал офицер со знаками различия поручика. На безупречном немецком он спросил, откуда мы, какой суд нас осудил и т. д.

– Должно быть, это какая-то ошибка. Но ее исправят: я позвоню прямо сейчас.

Потом он отправился звонить, вернулся, извинился за то, что заставил нас ждать, и, наконец, приказал конвоиру увести нас. Этот человек показался мне объективным, готовым договориться, и он явно совсем не хотел забирать нас.

Надзиратель провел нас через небольшую промежуточную дверь во внутренний двор, а потом – к настоящему входу в тюрьму. Мы остановились слева от входной двери перед еще одним кабинетом и очередной толстой решеткой. Моего товарища сразу же забрали. В