Читать книгу - "Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг"

«Спустя примерно два часа разбирательства, в ходе которого оба господина, кроме прочего, много говорили о том, что немецкий вермахт якобы бесчестно вёл себя за границей, в том числе воровал», – пишет фрау Б. В своём заявлении она использует «якобы», как будто речь идет о гнусной клевете, а не о бесстыдном преуменьшении… Затем, в конце письма, она называет тех, кто в её глазах действовал по-настоящему бесчестно: «не говоря о том, что мы никогда бы не поверили, что американские оккупационные войска способны на такое». Но как насчёт смирения? Госпожа Б., да и другие заявители, насколько можно видеть по бумагам, считают себя жертвами. C гордо поднятой головой они требуют того, что, по их мнению, полагается им за перенесённые страдания – компенсации. В моём понимании – стоит заметить, в понимании родившегося после войны – всё это не укладывается ни в какие рамки. Как можно подавать и рассматривать такие заявления после всего того, что натворил вермахт и прочие нацистские организации? C откровенным удовлетворением я читаю о том, что военные власти тогда запретили компенсацию материального ущерба.

И тут же снова сомневаюсь в том, что только что написал: я, выросший в мире и покое, позволяю себе так думать и даже писать о людях, живших тогда. Имею ли я хоть какое-то представление о том, каково это, когда в твой собственный дом попадает бомба? Что значит жить в постоянном страхе за свою жизнь и имущество, в страхе за мужа, брата, отца, сына на фронте? Нет, это не совсем справедливо.

Кёнигсбрюк

Дорогая мама!

Вечером перед отъездом шлю тебе ещё одну быструю весточку c самым горячим приветом всегда твой сын Карл

На видовой открытке с тёмно-зеленой маркой «Гинденбург» номиналом шесть пфеннигов и надписью «Немецкий рейх» стоит штемпель Кёнигсбрюка от 27 марта 1941 года. Днём позже, 28 марта, 71-я дивизия Карла выдвинулась в оккупированную Польшу. На открытке изображены туристы, пьющие пиво на явно искусственно отсыпанном холме. Если присмотреться, можно увидеть, что за четырьмя из восьми столов сидят солдаты. Подпись: «Грюнметцмюле».

Мама, недолго думая, решила ехать со мной. По расписанию она должна прибыть на Центральный вокзал Берлина примерно в половине шестого. Разумеется, поезд опаздывает и процесс затягивается. На следующее утро мы садимся в маленькую чёрную машину, взятую напрокат, и выезжаем из Берлина в южном направлении. И снова А13. Правда, на этот раз поездка займёт больше времени: наш пункт назначения – Кёнигсбрюк – находится почти у самого Дрездена. Эта местность, как и Луккенвальде во Флеминге, для меня совершенная терра инкогнита. Можно объехать весь мир и почти не знать собственную страну.

Кёнигсбрюк иногда называют воротами в Вестлаузиц[37]: в северной части города расположен бывший военный полигон, превратившийся в заповедник «Кёнигсбрюкская пустошь». Википедия сообщает, что заповедник занимает почти 7000 гектаров, и это единственная официально признанная зона дикой природы Германии, говорят, здесь водятся даже волки. Хорошая альтернатива полигону. Мы проезжаем через маленькие деревушки с извилистыми улицами и понатыканными повсюду камерами. Боюсь, эта поездка окажется дорогим удовольствием.

Исторический центр Кёнигсбрюка образуют квадратная рыночная площадь, очень похожая на площади в Ютербоге и Луккенвальде, и две улицы, обрамляющие сердце города. Кофе в местном итальянском кафе на уровне, дружелюбие официантов – не то что бы. Мы приехали слишком рано. Хотя кафе открывается только в половине двенадцатого, нас всё равно обслужили, правда, не слишком приветливо. Наша первая зацепка – адрес из военного отчёта: «Отто Бергман, Гинденбургштрассе 77 К б, Кёнигсбрюк, 8291 Лауссниц». В интернете я нашёл открытку, на которой изображена рыночная площадь, прежде носившая имя Адольфа Гитлера, пивная «Zum Schwarzen Adler» («У чёрного орла») и примыкающая к площади Гинденбургштрассе. «Чёрный орёл» всего в двух домах от нашего итальянского местечка с террасой. На входе в здание висит большой баннер: «Здесь будет построен реабилитационный центр с квартирами для людей с ограниченными возможностями и пожилых». «Жильцы уже ждут», – сообщает местная газета. Это соответствует общему сонному впечатлению, которое производит на нас Кёнигсбрюк: красивый, но мёртвый. У «Чёрного орла» мы сворачиваем направо и ищем дом № 77 по Гинденбургштрассе, которая теперь именуется Карл-Тауш-штрассе, в честь местного скульптора. Но, во-первых, дома под номером 77 мы не находим, а во-вторых, здания, наползающие друг на друга, совсем не похожи на отдельно стоящий двухэтажный серый дом с фотографии Карла – вытянутый, оштукатуренный, с изгородью и садом.

«Это не здесь», – резонно замечает мама. Мы обращаемся к молодой сотруднице отеля. «Я даже не в курсе, кто такой Карл Тауш, а то, что здесь была Гинденбургштрассе, вообще впервые слышу». Язвительный комментарий о том, что, вероятно, она не в курсе и кто такой Гинденбург, оставляю при себе. На другой стороне улицы у входной двери беседуют двое людей в возрасте, и снова бежево-телесные. Судя по всему, типичный облик восточногерманских пенсионеров. Ужасно. С другой стороны, этой категории можно доверять. Я подхожу к ним с вопросом о Гинденбургштрассе, но нет. Они кое-что помнят о самой улице, но не знают, где она находилась. В конце концов, нам предлагают обратиться в городское информационное бюро – так в Кёнигсбрюке называется туристический центр. И снова современный офис с отзывчивой сотрудницей. Ей около пятидесяти, она в джинсах и блузе, с перманентной завивкой и красными волосами. Мы получаем брошюру в зелёных тонах «На велосипеде по Хайдебогену, между Эльбой и Шпрее» и сразу спрашиваем о Гинденбургштрассе. Нас приглашают в соседнюю комнату. Ещё одна сотрудница, ответственная за маленькую городскую библиотеку, а также сидящий за столом чуть поодаль от стойки молчаливый мужчина, поглощённый не то документом, не то книгой. Глядя на серые металлические полки, я вспоминаю справочную библиотеку Исторического семинара в Гейдельберге: по всей видимости, государственные учреждения Германии закупаются в одних и тех же мебельных. На задней стороне монитора виднеется инвентаризационный номер. «Эльке, ты можешь мне помочь? Эти двое ищут Гинденбургштрассе в Кёнигсбрюке». Я протягиваю листок с адресом и спрашиваю у женщины по имени Эльке:

– И что значит «К» рядом с номером дома?

– Это не номер дома, это нумерация пожарного реестра.

– Ага…

– Да, но такого номера в реестре Кёнигсбрюка никогда не было. У меня есть реестр улиц за 1935 год. Наверняка тут есть и Гинденбургштрассе – сегодня она называется Карл-Тауш-штрассе. Но 77 К – нет, такого номера точно не было.

– Может быть, это в Лаусснице, – отзываюсь я.

– А вот старого реестра улиц Лауссница