Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

– Папа, а одна девочка говорит, что при коммунизме докторов не надо будет, болезней не будет. Ты как думаешь?

– Ну, врачи всегда нужны будут. Правда, заразные болезни совсем исчезнут. Вообще, понимаешь, не будет болезней социальных.

– Понятно, – сказал Леша. – А рак – какая болезнь, социальная или так просто?

– Вот уж я точно не знаю. Я же конструктор, а не врач. Это для меня самого сложный вопрос.

– А хирургов не надо будет, папа. Войн-то не будет.

– И хирурги нужны будут. Вот твой друг Колька, например, в прошлом году в Ермакове на сосну залез, упал и ногу сломал. Нужен был хирург?

– Нужен.

– И при коммунизме, думаешь, не полез бы твой Колька на сосну? Полез бы! Вы, мальчишки, все такие.

– Он бы при чем угодно полез, – сказал Леша, – он смелый.

– Так что травмы и при коммунизме будут. Будут люди изобретать и испытывать новые машины, будут забираться на горы, на Марс полетят, – все это связано с жертвами. Не думай, что при коммунизме все пай-мальчиками будут ходить.

– Я и не думаю, – обидчиво возразил сын.

На гребне высотки широко дул ветер, пригибая траву. Отсюда видны были и шоссе, и полотно железной дороги, и окраина городка, где наш дом. Видны были сшестеренные башни элеватора, и труба над электростанцией, и здание детской больницы, окруженное садом. А с другой стороны виднелись две деревни, и поля без межей, и речка Быстрянка. Уже растаяли облака, жарко грело солнце, и густая чистая синева клубилась над холмом. Это был наш общий светлый мир. Мир общий, но и мой собственный, дарованный мне доктором Никольским, когда-то спасшим мне жизнь.

Сойдя с холма, мы долго шли узкой тропкой, вьющейся среди зеленого поля, где пестрели пахнущие медом цветы. Мы миновали старый, выработанный песчаный карьер, на склонах которого краснели земляничные листья и росла короткая, жесткая трава. Наконец дошли мы до Быстрянки, и долго брели по берегу. Всюду кусты подступали вплотную к реке, и никак не найти было удобного места для рыбалки. Но вот зелень расступилась – и открылась уютная площадочка у самой воды.

– Тут мы и в прошлый раз удили, – сказал сын. – Самое удобное место.

Однако здесь уже сидел рыболов – мужчина с усами и в белой фуражке.

– Дальше пойдем, папа, – с сожалением произнес Леша.

– Чего же дальше? – обернулся к нам рыболов. – Рыбы на всех хватит, удите здесь.

– Ну, спасибо, – ответил я. – Лешка, располагайся.

– Плохой сегодня клев, – сказал незнакомец, – давно сижу, а толку мало. А место хорошее – потому здесь омут.

– Вы, видно, здешний, – сказал я, – все места знаете.

– Здешний, – ответил рыболов. – А вы слыхали, несчастье-то какое у нас? Детский доктор – Никольский умер.

– Знаю, – ответил я. – Хороший был врач.

– Не просто хороший, – строго поправил меня рыболов, – замечательный. Он многим жизнь и здоровье спас.

– Вас он, верно, тоже в детстве лечил?

– Нет, меня он лечить отказался.

– Как так? – удивился я.

– А очень даже просто, – отвечал незнакомец. – Это в девятнадцатом году было. Ну, отец мой на войне погиб, мать померла. Жил я у бабушки. И всюду-то было голодно, а у нас дома – и подавно. Тощий я был, как фанерка, ноги стали опухать, слабость, то да се. А было мне девять лет. Бабушка и повела меня к доктору Никольскому. Втолкнула меня к нему в кабинет, и тут в первый раз увидал я этого доктора. Высокий, худой, а халат – белый как снег, и сапоги русские офицерского образца. На военного похож. Он сразу ко мне: «Разденься-ка, голубец, до пояса».

Я разделся, он постукал, выслушал, опять велел одеться. Потом повернулся к столу, написал рецепт. Посмотрел этак на бумажку, взвесил ее на ладони, а мне не дает. Потом на меня поглядел, по голове погладил. Я тогда спрашиваю его: «Теперь мне идти, товарищ доктор?» А он в ответ: «Погоди». Встал он, прошелся по кабинету взад-вперед, выругался тихим матом, рецепт разорвал и в плевательницу бросил. Потом открыл свой стол и дает мне кусок хлеба и воблину в компрессной бумаге. «Лечить тебя, голубец, нечего, – говорит, – а завтра приходи, буду тебя в детский дом устраивать». И устроил. А лечить не лечил. Я с тех пор и не болел ничем, у меня за всю жизнь ни одного бюллетеня. На войне вот только ногу царапнуло, да и то касательное ранение.

Рыболов повел удилищем, сплюнул и сказал:

– Не клюет, хоть лопни. А ведь и место хорошее!

Поплавки стояли в воде ровно, будто воткнутые, их только легонько сносило течением; когда кто-нибудь вел леску на прежнее место, то казалось, что клюет. Возле берега из воды торчало несколько камней, вода обтекала их, и они словно плыли против течения. Возле них легкая рябь шла по воде, и прозрачная серебристая тень от этой ряби шевелилась на светлом песчаном дне. Прямые и узкие, как иголки, стайками проплывали мальки, и вдруг, повернувшись все вдруг, будто на магнит, кидались в глубь омута, где вода была таинственна и темна. Поверхность омута казалась чуть выпуклой и упругой, и тихо двигались по ней маленькие воронки, возникшие где-то в глубине. Стрекозы плавно и целеустремленно летали над плесом, и в их полете, в их очертаниях было что-то неорганическое; они походили на модели каких-то сверхновых летательных аппаратов, уменьшенных в тысячу раз и управляемых на расстоянии.

– Клюет! У вас клюет! – крикнул Леша, и рыболов дернул свою удочку. Но на крючке ничего не было.

– Съела червяка, хитрюга! – сердито пробормотал он. – Нет, не везет, так уж не везет. Хватит на сегодня.

Он ушел, а мы с сыном остались, но и у нас не клевало.

Спрятав удочки в кусты, пошли мы дальше, вверх по реке, потом, сняв ботинки и раздевшись, перешли ее вброд и вступили в сосновую рощу. Здесь веяло сухим жаром, как в гигантской котельной, а вверху, в кронах, ровно как большой вентилятор, шумел ветер.

Давно я не был в родных местах, и все мне казалось теперь меньше – и дом ниже, и дорога ближе, и речка мельче. И только лес стал больше. Я помню – в детстве мы ходили сюда играть в казаки-разбойники и в красные-и-белые. Тогда сосны были пониже и тропинки сырее, и не было этого упругого, остистого мха, который сейчас так хорошо пружинит под ногой. Но и тогда славно было в этом лесу. Помню, после того как выписали меня из больницы, несколько раз бывал я здесь с