Читать книгу - "Тайный год. Неизвестный дневник священника - Архимандрит Спиридон (Кисляков)"

планет и других миров. Вдруг я обоняю ужасное зловоние, равного которому по качеству и силе на Земле я не знаю, так оно отвратительно и сильно! О, Боже мой, думаю я, что же это творится среди грешников? Ведь все, что они переживают, невообразимо мучительно и больно! Сколько они льют слез, сколько пьют всякого рода страданий, сколько перечувствуют самого отчаянного и ужасного, а ведь конца-то еще нет! Так думая, я вижу, как подходит один грешник ко мне и тихо говорит: «Узнаешь ли меня?»

Я: Нет.

Он: Я бывший каторжанин Нерчинской каторги.

Я: Узнаю теперь.

Он: Злопамятство меня сюда ввергло.

Я: Я считал тебя хорошим арестантом.

Он: Последнее время моей жизни на каторге все делал по-божьему и только немного злопамятствовал, и вот за это я здесь.

Я: Не отчаивайся, думаю, что этими великими адскими муками вам будет проложен путь к Царству Божию.

Он, слыша от меня эти слова, вдруг открывает свои уста и изо всех сил на весь ад кричит: «О, товарищи по несчастью и тяжелым страданиям ада! Послушайте, послушайте, что я скажу вам: все наши страдания пролагают для нас путь в Царство Божие!» И по всему аду начали повторяться эти слова: «Все наши страдания пролагают для нас путь в Царство Божие!»

Созерцая все это, я не могу равнодушно слушать эти мои слова, повторяемые грешниками. Сердце мое наполняется неописуемой скорбью обо всех мучающихся в аду грешниках! Вот, думаю я, где мучение, так мучение! Если бы собрать в одно целое страдания человечества от начала появления жизни на Земле и до ее конца, то они, сравнительно с мучениями ада, показались бы такими ничтожными, как укус мухи по сравнению с колесованием, или распиливанием человека деревянной пилой, или с сажанием живого человека на голый кол! Вот что собой представляют адские муки!

О, Господи! Ты праведен; а потому Ты и всемилостив, и щедр, и благодетелен! На Тебя единого надежда, а посему и я, один из величайших грешников, прошу и молю Тебя, спаси всех падших! Спаси, мой милосердный Бог, всё и всех спаси! Аминь.

19 сентября. [Мучения грешников за убийства]

Сегодня у меня головные боли. К девяти часам утра они прошли. В десять часов утра я опять отправляюсь на то же самое место в лес. Я нахожусь в большом раздумье о себе самом и спрашиваю себя: что такое созерцательная сила? Вдохновение? Нет, это не вдохновение. Фантазия? Тоже нет! Творчество? Тоже нет. Что же это такое? Я думаю, что она есть особая сила человеческой души. Дело в том, что созерцательная сила в высшей степени зависит от чистоты совести: чем чище совесть, тем она сильнее и решительнее проявляет свое действие; кроме того, она не всегда и появляется в человеке. Я на себе самом испытываю, что она ничего общего с вдохновением не имеет. Бывают случаи, когда я чувствую себя находящимся во вдохновении, а созерцательной силы в себе не ощущаю. Правда, эта сила близка к экстазу, но все-таки она и не экстаз! Вот и сейчас я два часа ожидаю ее в себе, а ее нет. Но вот она появляется, и я всецело нахожусь под ее обаянием.

Сейчас я уже на всех парусах мчусь в ад. Что же здесь я вижу? Я вижу нечто для меня непостижимое, вижу целый океан огненной кипящей крови, несметное количество плавающих в этой кипящей крови огненных трупов: мужчин, женщин и даже детей. Вижу также в сем ужасном огненном океане плавающие револьверы, ружья, пулеметы. Вижу плавающие в нем бомбометы, пушки, аэропланы, веревки, виселицы, гильотины. Вижу мечи, трезубцы, ножи, топоры, бритвы, иголки, камни, осколки, колья. Весь этот кровавый арсенал перемешан с бесчисленным количеством грешников и грешниц. Все они, молча, с какой-то безумною жаждою пьют кровавый океан и с такой же жадностью едят огненные трупы и все это исполняют молча. Вдруг во всех грешников вонзаются все эти предметы, которые находятся в кипящем океане, и дробят грешников на мельчайшие частички; последние же опять каким-то для меня неведомым образом делаются цельными. Затем вдруг кровавый океан превращается в такой невообразимый холод, что, сравнительно с ним, наш северный полюс является жарким летом. И вот я здесь вижу грешников в каком-то страшном состоянии: они выглядят точно затверделые от холода камни и вместе с тем они живые!

Всматриваясь в этих грешников, как-то невольно задумываешься над тем, как человечество для решения тех или иных политических и даже церковных вопросов постоянно прибегало к убийству, и что убийство являлось как бы разрешением всех проблем. Мало того, даже христиане точно так же смотрят на убийство: они словно бы совершенно незнакомы с новой силой, истребляющей всякое зло, – с Христовой любовью.

Размышляя так, я внезапно вижу сатану: оледенелым, покрытым и скованным невообразимым холодом тартара. Из его замерзшей груди шепчется молитва: «Христос, спаси меня, сатану, оскорбившего Тебя, моего Бога!» Я вижу, как ад со всеми грешниками совершенно видоизменяется. Превращается в болото гниющих трупов, в которое погрязают грешники: кто до колен, кто до груди, кто по шею, кто ничком лежит, а кто головою погружается в жижу, а ногами торчит вверх, и все они с необыкновенной алчбой поедают трупы, из коих состоит это ужасное огненное болото.

Созерцая все это, я слышу: «Спиридон!» Поворачиваюсь лицом в ту сторону, откуда кто-то меня окликает, и вот опять вижу перед собою стоящего своего двойника. «Я, – говорит он, – пришел сказать тебе, что я, Спиридон, архимандрит, страшно мучаюсь и страдаю в сих муках. Я страдаю за убийство мужчин, и женщин, и своих детей. Я страдаю за свои военные убийственные проповеди, я страдаю за все убийства, но больше всего страдаю и мучаюсь за то, что вся моя жизнь была сплошным распятием Христа, сплошным богоубийством; она была вся насмешкою над Господом, поруганием, кощунством и издевательством над Ним! Синедрион – это я, Иуда – это я, рука слуги первосвященника – это я, бичевание – это я, терновый венец на голове Христа – это я! Больше того, я по своим грехам превосхожу весь мир с самим сатаной!

Я: Да, это – мои личные преступления!

Двойник: Я Спиридон, осужденный в ад, как сугубо превосходящий грехами все существующее! Здесь я мучаюсь и страдаю как сущий Спиридон, а ты – мой двойник! (Указывает на меня.)

Я: Пусть будет так.

Он: Согласен?

Я: Согласен!

Сказав это, он тотчас исчезает, и я его уже не вижу, только от