Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский"

В., что библиотекой заинтересовался Исторический музей («Может быть, наш Музей вместе с Литературным приобретет ее <библиотеку> у Вас»). Но предложение запоздало. Л. В. уже начала распаковывать книги и раскладывать их по фамилиям заказчиков. Люди приходили вторично, расплачивались и забирали книги. Оставшаяся часть поступила в ленинградскую Лавку писателей.

Спустя два с лишним десятилетия Л. В. сообщала М. В. Нечкиной, обратившейся к вдове ученого по поводу отдельных томов серии «Восстание декабристов»:

Библиотеку Марк Константиновича мне пришлось распродать. У меня не было иного выхода. <…> Пришлось пойти на распродажу. Отдельные вещи приобретали друзья, коллеги, ученики, знакомые и т. д., какую-то часть выбрала Госуд<арственная> Публичная библиотека для восполнения фонда своих дизедерат. А весь остальной массив пришлось сдать в Книжную лавку писателей[12].

Так прекратила существование одна из лучших филологических библиотек Ленинграда[13]. 18 февраля 1956 г. Оксман писал И. С. Зильберштейну:

Был у Лидии Влад<имировны> Азадовской, которая на Вас молится. Опять – опять рассказывала, как Вы украсили последние годы жизни Марка Константиновича. От библиотеки остались рожки да ножки, – я из деликатности не считал возможным купить то, что мне было необходимо до зареза («Восст<ание> декабр<истов>», «Пушк<инский> Временник», Тургеневиана, мемуары декабристов, сборники и т. п.), а всякие случайные люди брали у нее решительно все, что им приходило в голову[14].

В нетронутом виде удалось сохранить лишь коллекцию оттисков, авторефератов и отдельных изданий с автографами, поступившую в Научную библиотеку Иркутского университета. Покупка, осуществленная весной 1956 г. через ленинградскую «Академкнигу», обогатила Иркутск уникальным собранием. «Эту коллекцию, – писала Л. К. Жилкина 13 марта 1956 г., – мы не будем разрознивать, назовем ее именем Марка Константиновича, пусть останется в Иркутске лишняя память о нем» (92–14; 8). Обещание было исполнено[15].

Все последующие годы, тяжело переживая судьбу распылившейся библиотеки М. К., Л. В. считала своей единственной удачей передачу коллекции оттисков в Иркутский университет.

После сообщений о смерти М. К. в «Ленинградской правде», «Литературной газете» и иркутской университетской газете[16] стали появляться некрологи. Первый из них, написанный В. Ю. Крупянской и Э. В. Померанцевой, завершался списком «основных работ» М. К. (25 названий). Обращает на себя внимание один из абзацев этого некролога, заметно выделяющийся на фоне ровного академического изложения:

…некоторые работы М. К. Азадовского не были свободны от серьезных ошибок. Так, например, переоценивая научные заслуги А. Н. Веселовского, он ошибочно связывал его положения со взглядами революционных демократов на литературный процесс. Со свойственной ему принципиальностью и прямотой М. К. Азадовский принял критику своих ошибок со стороны советской общественности и пересмотрел некоторые устаревшие и ошибочные свои утверждения[17].

Нужно ли было в 1955 г., да еще в статье-некрологе, упоминать о «серьезных ошибках»? Думается, что приведенный выше абзац принадлежал не авторам, друзьям и соратникам М. К., а был вписан в уже готовый текст С. П. Толстовым, главным редактором «Советской этнографии», или, возможно, кем-либо из членов редколлегии.

Откликнуться на смерть М. К. сочла своим долгом и Н. И. Гаген-Торн, проницательно уловившая исходный, глубинный импульс научного творчества М. К.: интерес к настоящему и прошлому, «полный живой любви»:

Он <М. К. Азадовский> первый заговорил о насущности изучения советского фольклора и нашел произведения фольклора с новыми, современными мотивами. Основные интересы Марка Константиновича разделялись между краеведением, фольклористикой и литературоведением. Объединяющей связью этих многогранных интересов были живая реакция на окружающую жизнь, потребность расширить и осветить ее горизонты анализом прошлого, изучением окружающего, блеском мысли, образами ярких представителей русской культуры. Прошлое русской мысли и русской поэзии – декабристы, Пушкин, Языков – переплетались у него с восприятием сегодняшнего дня, памятники литературы органически связывались с народным творчеством[18].

Тем временем готовился некролог для «Литературного наследства». Предполагалось, что его напишут Ю. Г. Оксман и П. Г. Богатырев; первый взял на себе историко-литературную часть, второй – фольклорную. К. П. Богаевская писала Л. В. 19 октября 1955 г.:

Некролог Марка Константиновича я Вам пока не посылаю, Юлиан Григорьевич написал его слишком кратко и просил В. Ю. Крупянскую и Э. В. Померанцеву дополнить эти страницы с точки зрения фольклористов и этнографов. <…> Статья, написанная Петром Григорьевичем, к сожалению, для нас не подходит. Юлиан Григорьевич использовал ее только в нескольких пунктах (91–13; 4).

Окончательно завершенный и согласованный с Л. В. этот подробный, информативный некролог, подписанный «Редколлегия», появился во втором декабристском томе «Литературного наследства» вместе с хронологическим списком печатных работ М. К. за 1944–1956 гг. и перечнем других некрологов, в том числе одного зарубежного (автор – венгерский этнограф Дюла Ортутай). Упоминаются в этом некрологе и неизданные «Очерки по истории русской фольклористики», «широко использованные в рукописи многочисленными учениками и популяризаторами М. К. Азадовского»[19]. Явная недоговоренность и даже двусмысленность этой фразы невольно привлекает внимание.

Что касается Сибири, то она не спешила откликнуться на смерть М. К., и это бросалось в глаза. «Равнодушие к памяти М. К. Азадовского со стороны сибиряков мне также не понятно, – писал А. А. Шмаков 3 апреля 1955 г. Е. Д. Петряеву. – Следует кое-кого расшевелить хотя бы в письмах, чтобы встревожить равнодушное отношение к памяти большого знатока культуры Сибири. И я это попытаюсь сделать»[20].

Особенно возмущало Шмакова отсутствие какой-либо реакции со стороны «Сибирских огней»:

Да, «Сибирские Огни» промолчали, не выразили своего отношения к памяти Азадовского. Должно быть, товарищи, работающие в редакции, забыли, что журнал очень много обязан Марку Константиновичу как одному из активных корреспондентов в прошлом[21].

На самом деле «Сибирские огни» не «промолчали». Н. Н. Яновский сразу же заявил о желании редакции поместить в журнале некролог, посвященный М. К. В качестве автора Л. В. рекомендовала ему М. А. Сергеева, который еще в январе 1955 г. говорил о своем намерении написать некролог. Яновский поддержал это предложение. «Такая статья нужна, – писал он Сергееву 8 февраля 1955 г., – и именно наш журнал должен с ней выступить. Делайте сколь возможно быстро и сразу же высылайте»[22] Однако работа над статьей затянулась. 20 сентября 1955 г. Сергеев признавался Л. В.: «Статья не выходит такой, какой была задумана, не знаю, удастся ли она вообще…»[23]

В начале октября 1955 г. Сергеев прислал Л. В. написанные им двадцать страниц. Прочитав статью, Л. В. увидела, что в ней отсутствует то, что было для нее самым важным: человеческий портрет