Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский"

class="p1">И вот больше двух месяцев он мучается, сохраняя до позавчерашнего дня полнейшую ясность мысли, остроумие, живость реакций. Врачи отмечают, что у него нет совершенно признаков какого бы то ни было склероза. Л<идия> В<ладимировна> страшно измучена, но держится мужественно.

Бывали дни, когда М. К. потреблял до 50 подушек кислорода. Несколько дней тому назад ему прислали письмо из редакции Тургенева с поручением редактировать какой-то определенный том; это очень сильно подействовало на М. К., он волновался, строил планы, как будет редактировать… В общем, очень тяжело[97].

Развитие событий и скорбный финал описаны в послании П. Н. Беркова к Оксману 26 ноября 1954 г.:

Дорогой Юлиан Григорьевич!

То я не писал Вам несколько месяцев, то пишу письмо за письмом. Мне хочется сегодня поделиться с Вами подробностями о смерти и похоронах Марка Константиновича.

Из моего последнего письма и, вероятно, из писем С. А. Рейсера Вы знаете о том, что умирал М. К. трудно. Проф<ессор> Мандельштам (сердечник) еще в январе прошлого года сказал, что дело идет о днях, а не о месяцах. И все же М. К. прожил (и работал!) еще 22 месяца. Когда наступило резкое ухудшение – 15 октября, – тот же Мандельштам предупредил Лидию Владимировну, что Марку Константиновичу осталось жить считанные часы, а организм его боролся еще 40 с лишним дней. После моего письма была вспышка улучшения, а затем сразу пошло резко вниз, и без четверти девять позавчера утром М. К. скончался[98].

Иер<емия> Айзеншток и А. Л. Дымшиц сразу приняли меры в Союзе писателей, и на экстренном заседании Правления было принято постановление взять похороны на Союз, перевести тело в Дом писателей, провести гражданскую панихиду.

Сегодня все это состоялось[99]. Были венки от Союза писателей, от филологич<еского> ф<акульте>та ЛГУ, от близких друзей и др. Из Москвы от Союза писателей приезжала Э. В. Померанцева, было множество телеграмм со всех концов страны, в том числе от Бюро Отделения за подписью Виноградова и Бархударова[100], из Всесоюзного Географического Об<щест>ва, из Московского университета (филол<огического> ф<акульте>та) и т. д. Часть телеграмм была оглашена на траурном митинге (учрежденские), об остальных – сказано, от кого (в том числе и Ваша).

Траурный митинг прошел, по-моему, хорошо. Открыл его, по поручению ЛО ССП, Макогоненко, сказавший коротко, но содержательно о М. К. как ученом, педагоге и писателе. Затем выступили: Э. В. Померанцева от ССП, М. П. Алексеев – от Бюро Отделения, я от Университета (по поручению присутствовавшего здесь Б. А. Ларина, декана филол<огического> ф<акульте>та), В. М. Жирмунский, А. Л. Дымшиц от ЛО ССП, один из учеников М. К.[101]

Хоронили М. К. на Охтенском <так!> кладбище. Здесь короткое, но хорошее слово сказал ученик М. К. – Дм<итрий> Молдавский. День был очень холодный, морозный, поэтому на кладбище было человек двадцать–двадцать пять.

Лидия Владимировна все время держалась мужественно, хорошо владея собой. А мальчик остался мальчиком. В таком возрасте, по-видимому, вообще мало чувствительны.

Не могу не прибавить еще несколько строк. Союз писателей поручил мне написать некролог М. К. (пока он еще не напечатан)[102], и мне был дан список лиц, чьи подписи должны были быть включены (в том числе и Ваша). Для большей точности я к ряду лиц позвонил, и только двое – Пиксанов и Мейлах – отказались поставить свои подписи, первый сразу, второй заявил, что должен согласовать с парторганизацией, и через полчаса позвонил об отказе.

Вот и все наши грустные новости…[103]

Добавим к этому еще одно свидетельство – М. А. Шнеерсон, присутствовавшей на похоронах М. К. Ее память сохранила выразительную деталь:

На гражданской панихиде Александр Дымшиц – в ту пору сам битый-недобитый и лишь позднее переметнувшийся в стан кочетовых[104] – произнес смелые слова: «Азадовского убили»[105].

Кроме того, за день до гражданской панихиды произошло событие, не упомянутое в письме П. Н. Беркова, но отмеченное С. А. Рейсером в его письме к Оксману 4 декабря 1954 г.: «Группа сотрудников М. К. по П<ушкинскому> Д<ому> прислала венок, но таковой был Лидией Владимировной отослан обратно»[106].

Действительно, как только венок доставили в квартиру покойного, Л. В. попросила домработницу (А. И. Миронову) отвезти его на такси по адресу набережная Макарова, 4. Вооруженная необходимыми инструкциями, Александра Ивановна внесла венок в вестибюль Пушкинского Дома и поставила у входа со словами: «Лидия Владимировна просили вернуть».

Еще одна драматичная сцена разыгралась на кладбище. Когда могилу забросали землей и собравшиеся стали расходиться, к Л. В. подошла Астахова и, сказав несколько сочувственных слов, протянула ей руку. Холодно взглянув, Л. В. шагнула назад и заложила свою руку за спину. Астахова пожала плечами и отошла в сторону.

Среди откликов на смерть М. К. выделяются письма Юлиана Оксмана, отправленные в те дни С. А. Рейсеру, Б. Я. Бухштабу, П. Н. Беркову. Каждое из них звучит как страстное надгробное слово – на гражданской панихиде в Доме писателя не было, к сожалению, да и не могло быть, подобных речей.

29 ноября Оксман писал С. А. Рейсеру:

…не мог сразу откликнуться на вашу телеграмму – очень уж она меня подкосила. <…> Как все это и грустно, и тягостно, и беспросветно! И никогда нельзя примириться с потерей близкого человека, даже тогда, когда месяцами эта потеря подготавливается и никакой неожиданностью, по сути дела, не является. Но Марк Константинович был не только мой старый друг (с осени 1914 г., т. е. недавно исполнилось 40 лет нашего знакомства), – это был очень большой ученый, подлинный академик, с огромной и разносторонней эрудицией, автор замечательных работ, отличавшихся остротою и свежестью мысли, настоящий литератор, блестяще владеющий пером, чудесный человек. Я не боюсь быть парадоксальным и скажу, что он, несмотря на свои 66 лет, далеко еще не дошел до своего потолка. Его последние работы о декабристах, о Тургеневе, о Герцене[107] – это новый взлет, за которым нетрудно угадать следующих больших обобщений. Кому нужны давно пережившие себя Максимовы[108], Пиксановы и прочие публичные девки российской словесности[109] (их же имена ты, господи, веси![110])? Так нет, они – если не живут, то продолжают как-то «фукционировать»[111], годами еще будут засорять своей макулатурой книжные полки и библиографические справочники, а такие люди, как М. К. Азадовский, как Н. И.