Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Барбье собрать все книги о Литве и России, которые только можно найти. Среди них было несколько трудов, в том числе Вольтера, о гибельном походе Карла XII в Россию в 1709 году и полтавском разгроме, а также 500-страничное описание богатств и географии России и две свежие работы о русской армии[230]{2140}.

В начале января 1812 года царь (для предотвращения войны, если бы он этого хотел, оставалось еще шесть месяцев) написал сестре Екатерине: «Все это дьявольское политическое дело становится все хуже и хуже, и это порождение ада, проклятие рода человеческого, день ото дня становится все омерзительнее»{2141}. Александр получал донесения от агента Чернышева Мишеля, до своего ареста и казни в конце февраля 1812 года (вместе с тремя сообщниками) служившего в транспортном департаменте министерства военного снабжения в Париже[231]. Из донесений Александр знал о масштабе приготовлений Франции, передвижении войск Наполеона и даже об их боевом составе и дислокации{2142}.

20 января Франция аннексировала Шведскую Померанию (еще одно недальновидное решение), чтобы обеспечить континентальную блокаду на Балтике. Камбасерес вспоминал, что Наполеон проявлял «мало такта» по отношению к Бернадоту, который сам теперь был монархом и заслуживал совсем иного отношения. Аннексия толкнула Швецию в объятия России, с которой она воевала еще в сентябре 1809 года{2143}. Вместо того чтобы заполучить на севере полезного союзника, способного оттянуть на себя силы русских, Наполеон сделал все, чтобы Бернадот заключил с Россией договор о дружбе. Это произошло 10 апреля 1812 года в Або (совр. Турку).

В феврале Австрия согласилась предоставить Наполеону для похода в Россию 30-тысячный воинский контингент во главе с князем фон Шварценбергом, но Меттерних заявил английскому МИДу: «Необходимо, чтобы не только французское правительство, но и большая часть Европы были введены в заблуждение относительно моих принципов и намерений»{2144}. В то время Меттерних не обнаруживал никаких принципов и просто хотел посмотреть, как у Наполеона пойдут дела в России. Неделю спустя Пруссия пообещала Наполеону 20 000 солдат. В знак протеста почти четверть прусских офицеров подала прошения об отставке, и многие из них, подобно стратегу Карлу фон Клаузевицу, поступили на русскую службу{2145}. Наполеон говорил, что «явный враг лучше ненадежного союзника», но в 1812 году сам не последовал этому принципу{2146}. Даву извещал об огромном размере русской армии, и Наполеон счел, что ему нужно как можно больше иностранных контингентов (и хорошо вооруженных){2147}. «Я приказал вооружить легкую кавалерию карабинами, – 6 января написал он Даву. – Я желал бы также, чтобы их получили и поляки; я узнал, что у них всего шесть карабинов на роту, а это нелепо, учитывая, что им придется иметь дело с вооруженными с головы до ног казаками»{2148}.

24 февраля Наполеон написал Александру, что он «остановился на решении поговорить с полковником Чернышевым о прискорбных делах последних пятнадцати месяцев. Только от вашего величества зависит положить всему конец»{2149}. Царь отверг и эту открытую попытку примирения. В тот же день Евгений Богарне повел Итальянскую армию (27 400 человек) в Польшу. По словам Фэна, в то время Наполеон недолгое время обдумывал раздел Пруссии, чтобы «с первого же пушечного выстрела оградить себя от всех угроз Русской кампании»{2150}. Однако, поскольку между Санкт-Петербургом и Великим герцогством Варшавским русские держали более 200 000 солдат, он не мог игнорировать эту угрозу и оставить хаос в своем тылу[232].

Хотя Наполеон рассчитывал на очередную стремительную победу, в 1811–1812 годах он дал неприятелю гораздо больше времени на подготовку, чем когда-либо прежде. С начала 1811 года, когда в страны Рейнского союза были отосланы первые приказы о мобилизации, у русских было в запасе более года, и они с умом воспользовались отсрочкой. Во всех других случаях противникам Наполеона везло, если они получали хотя бы несколько недель для подготовки. Хотя предложенный весной 1812 года генералом фон Пфулем план – сосредоточить войска у местечка Дрисса (совр. Верхнедвинск в Беларуси) – не был принят, высшее командование русских постоянно обдумывало альтернативные стратегии и перехитрило Наполеона, явно стремившегося навязать им генеральное сражение вблизи границы.

Несмотря на то что Наполеон называл поход «Второй Польской кампанией», в частном порядке он объяснил штабу: «Мы не обязаны проявлять безрассудное рвение в польском вопросе. Важнее всего Франция – вот моя политика. Поляки не причина этой борьбы; они не должны стать препятствием к миру, но могут стать для нас орудием, и накануне настолько сильных потрясений я не оставлю их без совета и руководства»{2151}. Он назначил послом в Варшаву аббата Доминика Дюфура де Прадта. «Кампания началась без всякой подготовки. В этом состоял метод Наполеона, – впоследствии отмечал Дюфур де Прадт в резко антинаполеоновских мемуарах. – Некоторые восторженные глупцы видели в этом секрет его успеха»{2152}. Хотя это не так (в начале кампании было много сделано), впоследствии порядок снабжения армии справедливо критиковали, в том числе из-за нерадивости и некомпетентности самого Дюфура де Прадта: в Польше располагались главные склады сил вторжения. В качестве посла Наполеон рассматривал, кроме Дюфура де Прадта, кандидатуру Талейрана. Сам факт, что выбор сводился к этим двоим, указывал на начавшуюся утрату проницательности (обычно Наполеон верно оценивал людей) и сохранявшееся заблуждение относительно Талейрана.

Наполеон недопустимо долго не понимал, что Александр готовит на севере и юге крупный дипломатический прорыв, чтобы противостоять готовящемуся вторжению французов. Еще 30 марта 1812 года Наполеон заявил Бертье: «Предполагаю, что русские не будут предпринимать ничего, они не могут не понимать, что на моей стороне Пруссия, Австрия и, вероятно, Швеция; что с возобновлением войны с Турцией турки приложат новые усилия, что к армии приедет сам султан, и поэтому вряд ли они спокойно бросят мне вызов»{2153}. На самом деле Наполеон не сумел обезопасить северный фланг из-за собственной неспособности терпеливо и уважительно обходиться с Бернадотом и Швецией, а в конце мая 1812 года ослабил и южный фланг, хотя и отправил в Стамбул генерала [Антуана-Франсуа] Андреосси, передавшего султану Махмуду II: «Если сто тысяч турок во главе со своим султаном перейдут Дунай, я обещаю взамен не только Молдавию и Валахию, но и Крым»{2154}. Александр выдвинул собственные предложения относительно Дунайских провинций и 29 мая подписал с Турцией Бухарестский мирный договор. Теперь русская Дунайская армия могла угрожать южному флангу Наполеона.

«Турки дорого заплатят за эту ошибку! – сказал Наполеон, узнав о договоре. – Это настолько глупо, что я не мог это предвидеть»{2155}. Впрочем, глупость Наполеон совершил сам: он слишком рассчитывал на помощь Османской империи. Остановив Наполеона под Акрой в 1799 году и позволив России в 1812 году направить против него балканскую армию, «больной человек Европы» способствовал двум из его крупнейших поражений. «Если меня когда-либо обвинят в развязывании этой войны, – сказал Наполеон Фэну в августе, – пожалуйста, вспомните, чтобы оправдать меня, сколь мало меня поддержали турки и как унижен я был Швецией!»{2156}

К 15 марта все корпуса Великой армии вышли к Эльбе. В тот же день Наполеон распорядился, чтобы Луи Отто, французский посол в Вене, закупил 2 млн бутылок венгерского вина по 10 су и отправил в Варшаву{2157}. Чтобы усилить армию вторжения, гарнизоны на атлантическом побережье стали комплектовать вместо французов солдатами бельгийской национальной гвардии. В армию включили даже охрану принцессы Полины Боргезе. С кораблей снимались пушки. Госпитали перетряхивали в поисках симулянтов. Резервные части расформировывались и переукомплектовывались ради пополнения строевых частей, которым предстояло отправиться в Россию. Так, вскоре парижскую 10-ю когорту Национальной гвардии почти целиком составили люди, страдающие плоскостопием{2158}.

8 апреля, через неделю после того, как Великая армия достигла Одера, царь выдвинул Наполеону ультиматум с требованием немедленно вывести войска из Пруссии, Шведской Померании и Великого герцогства Варшавского, а также уменьшить гарнизон Данцига. Таковы были, по словам русских, предварительные условия урегулирования границ в Европе, с тем чтобы Россия получала право торговать с нейтральными государствами, добилась компенсации за Ольденбург