Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

Считается, что в Испании воевало 35 000 – 50 000 партизан. Даже в областях, целиком находившихся под контролем партизан, отряды действовали большей частью порознь, и когда французы оставляли тот или иной район, многие повстанцы просто возвращались в свои деревни{1869}. Но когда Наполеон, снова захватив Мадрид в конце года, попытался установить контроль над окраинами страны, большие расстояния и дурные дороги помешали ему диктовать свою волю{1870}.

Линии сообщения в сельской местности, превосходно подходящей для засад, постоянно тревожили партизаны. Дошло до того, что для сопровождения одной-единственной депеши отряжали двести солдат. В 1811 году Массена требовалось 70 000 солдат лишь для того, чтобы защитить пути сообщения Мадрида с Францией{1871}. В целом испанские и португальские партизаны убили больше французов, чем солдаты английской, португальской и испанской армий, вместе взятые. К тому же josefino, сотрудничавшие с французами, снабжавшие их сведениями или провиантом, подвергались бессудной казни{1872}. (Англия и в этом случае быстро взялась финансировать сопротивление Наполеону: в 1808–1814 годах британцы выплачивали испанским и португальским хунтам в среднем 2,65 млн фунтов стерлингов в год{1873}.) Французы начали отвечать на партизанский террор, сопровождавшийся кастрацией, ослеплением, распятием, в том числе на дверях, распиливанием надвое, обезглавливанием, сожжением, сдиранием кожи заживо и так далее, почти равной жестокостью, и на Испанском фронте очень скоро забыли о роскошных мундирах, энтузиазме и чести оружия, свойственных прежним кампаниям Наполеона, которые, несмотря на кровопролитие, обычно не сопровождались пытками и мучительством{1874}. Когда французы захватывали испанских banditti, не носивших мундир, их вешали. Нелепо убить в бою противника в мундире – и не повесить пойманного бандита.

«Я довольно хорошо себя чувствую, – рассказывал Наполеон Жозефине 5 ноября, приняв командование армией у Эбро и решив идти на Мадрид, – и надеюсь, что со всем этим вскоре будет покончено»{1875}. Если бы кампанию в Испании можно было выиграть прежним методом, то есть разбив неприятельскую армию и заняв столицу, то Наполеон, несомненно, вскоре одержал бы победу. Но он быстро понял, что здесь все будет иначе, и сказал генералу Дюма, оставленному в Бургосе, в арьергарде армии Сульта и пожаловавшемуся на это: «Генерал! На таком театре войны нет ни тыла, ни фронта… Вы с легкостью найдете, чем занять себя»{1876}.

В 3 часа 30 ноября Наполеон находился в 8 километрах от ущелья в горах Сомосьерра, через которое шла дорога на Мадрид. Облаченный в «превосходную шубу», подаренную царем Александром, он грелся у костра и, «предвидя важный бой, не мог уснуть». В тот день у Сомосьерры 11 000 его солдат смяли и отбросили 7800 солдат испанской армии, а затем Наполеон дважды послал в атаку гвардейских польских улан и один раз – конных егерей. Кавалеристы выбили противника из теснины и захватили 16 орудий. После боя Наполеон приказал всем гвардейским частям отсалютовать возвращавшемуся с поля польскому эскадрону, изрядно поредевшему{1877}.

Подойдя 2 декабря к Мадриду, Наполеон выяснил, что наилучшим образом защищенное место – это укрепленный Мюратом дворец Буэн-Ретиро. Утром 3 декабря, после обмена выстрелами, Боссе, говоривший по-испански и переводивший императору, записал, что Наполеон прогулялся под стенами, «почти не замечая выпущенных с высших точек Мадрида снарядов»{1878}. Город капитулировал в 6 часов 4 декабря, но Наполеон остался в Чамартине близ Мадрида, где в маленьком деревенском доме устроил штаб. Он посетил столицу лишь однажды, инкогнито, чтобы осмотреть дворец Жозефа. Наполеон с удовольствием отметил, что испанцы пощадили дворец. Уцелел и его собственный портрет (переход через Альпы) работы Давида, и «драгоценные вина» в королевском погребе. Наполеон помиловал маркиза де Сен-Симона (француза, схваченного, когда он стрелял по солдатам с ворот Фуэнкарраль), после того как дочь этого эмигранта-аристократа просила сохранить ему жизнь{1879}.

Наполеон оставался в Чамартине до 22 декабря, когда он узнал, что в Саламанку, в 180 километрах западнее Мадрида, вернулся английский экспедиционный корпус генерала Джона Мура. Боссе записал, что Наполеон «испытал сильную радость, узнав, что наконец может встретиться со своими врагами на terra firma [суше]»{1880}. 23 декабря Мур начал отступать к Ла-Корунье, и преследовавшему его Наполеону пришлось в метель и при штормовом ветре перейти Сьерру-де-Гвадаррама. Это предприятие вместе с переходом через Альпы и действиях у Прейсиш-Эйлау убедило Наполеона в том, что его солдаты способны воевать в любом климате, и в дальнейшем эта убежденность привела к катастрофе. В горах Наполеон упал с лошади, но остался невредим{1881}. Большую часть пути он шел пешком во главе одной из колонн, причем было настолько холодно, что слуга Боссе, упившись коньяком, замерз насмерть{1882}. «Мы перешли горы Гвадаррама в ужасную бурю, – вспоминал Гонвиль. – Вихри носили снег, и он валился с большой яростью, окутывая нас толстым слоем и проникая под плащи… Невероятно трудно было справиться с пушками»{1883}. Французам, однако, это удалось: Наполеон постоянно торопил солдат, хотя даже «старые ворчуны» открыто бранили его. «Любовь моя! – написал он Жозефине из Бенавенте в последний день 1808 года. – Я несколько дней преследовал англичан, но они продолжают в панике бежать»{1884}. В действительности англичане, имевшие дело с гораздо более сильным противником, вполне разумно отступали.

Хотя Наполеону не терпелось догнать Мура и вышвырнуть англичан с Пиренейского полуострова, агенты в Вене предупредили его, что Австрия быстро перевооружается и даже, вероятно, занята мобилизацией. Много лет спустя Веллингтон заявил, что Наполеон ушел из Испании потому, что «не был уверен в победе» над Муром. Это совершенно неверно{1885}. «Я преследую англичан, приставив шпагу к их почкам», – написал Наполеон 3 января 1809 году{1886}. Уже на следующий день тревожные новости из Австрии заставили его поручить преследование Сульту, а самому вернуться в Бенавенте, затем в Вальядолид, чтобы иметь более надежное сообщение с Францией{1887}. Из Вальядолида он отправил адъютанта, поляка Адама Хлаповского, в Дармштадт, Франкфурт, Кассель и Дрезден, а другого своего адъютанта (сына графа де Марбёфа, покровителя Бонапартов на Корсике) – в Штутгарт и Мюнхен с приказом: германские государи должны «немедленно приготовить войска к войне»{1888}.

В Вальядолиде Наполеон закрыл монастырь доминиканцев, где в колодце нашли труп французского офицера{1889}. Он собрал сорок монахов и, по сдержанному замечанию Боссе, в гневе «выразился отчасти по-военному и отчетливо произнес прекрепкое словцо». Переводивший слова Наполеона дипломат Теодор Эдувиль это бранное слово опустил, но Наполеон повелел передать его «точно и тем же самым тоном»{1890}. В середине января, когда император уверился в необходимости вернуться в Париж, он попросил Жозефа оставить для него в королевском дворце покои, которыми он воспользуется по возвращении{1891}. Наполеон не вернулся.

«Испанская язва» заставила Наполеона зимой 1808 года держать на Пиренейском полуострове 300 000 солдат. Для весеннего наступления 1810 года было собрано до 370 000 солдат, в 1811 году – до 406 000, в 1812-м – до 290 000, в 1813-м – 224 000. Он попросту не мог отрывать от своей армии такую огромную часть{1892}. Очень часто Наполеон посылал новобранцев во главе с уже немолодыми ветеранами, инвалидами или неопытными офицерами Национальной гвардии, и новобранцы не пополняли полки, понесшие потери, а служили в отдельных подразделениях{1893}. Если ему требовалось заткнуть дыру, он забирал из Испании артиллерию, жандармов, инженеров и гвардейцев, гарнизонные и транспортные подразделения, так что численность здешних четырех батальонных бригад вместо 3360 составляла всего около 2500 человек. Хотя Наполеон забрал из Испании для похода 1812 года в Россию не так уж много людей, он сильно сократил количество посылаемых туда рекрутов. Ни одна армия не может воевать без подкреплений, особенно при регулярных потерях: ⅕ личного состава на Пиренейском полуострове постоянно болела{1894}. В целом французы потеряли в Испании и Португалии до 250 000 человек{1895}. «Я начал это дело довольно плохо, – признал Наполеон много лет спустя, – слишком наглядно проявилась безнравственность, несправедливость была слишком циничной, да и все остальное было преуродливым»{1896}.

Ваграм