Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

России в континентальной блокаде вредило экономике страны, лишая ее возможности вывозить в Англию зерно, лес, сало и пеньку. Само существование Великого герцогства Варшавского заставляло русских подозревать планы восстановления Польского королевства. Наполеон, в свою очередь, с неодобрением относился к замыслам русских насчет Турции, поскольку не желал видеть в Средиземном море русский флот. Разговоры в Эрфурте шли главным образом об отвлеченном. Наполеон в принципе согласился с желанием Александра присоединить турецкие Молдавию и Валахию (за это царь пообещал Наполеону компенсацию), а Александр дал туманное обещание «действовать заодно» с Наполеоном в случае его войны с Австрией, хотя очередное поражение австрийцев грозило еще больше изменить баланс сил в Европе в пользу Франции.

Вероятно, на переговорах шла речь и о возможности развода Наполеона с Жозефиной. Всего через восемь дней после возвращения царя в Санкт-Петербург вдовствующая императрица Мария Федоровна объявила о браке великой княжны Екатерины Павловны, сестры Александра, с герцогом Петром-Фридрихом-Георгом Ольденбургским, младшим братом наследника герцогства Ольденбург (имеющего выход к Балтийскому морю и не входящего в Рейнский союз). По составленному Павлом I Акту о престолонаследии, сестры Александра не могли выйти замуж без позволения их матери, и «самодержец всероссийский» был вправе сослаться на то, что в этом вопросе решение остается не за ним. Поскольку Анне, другой незамужней сестре Александра, было всего тринадцать лет, обе девушки были спасены, по выражению Марии Федоровны, от посягательств «корсиканского Минотавра».

Находясь в Эрфурте, Наполеон воспользовался случаем и встретился со своим кумиром-писателем, благо до Веймара было всего 24 километра. 2 октября 1808 года в Эрфурте Гёте обедал с Наполеоном. Среди приглашенных были также Талейран, Дарю, Савари и Бертье. Когда Гёте вошел в комнату, император воскликнул: «Voilà un homme!» («Вот человек!») или «Vous êtes un homme!» («Вы человек!»){1854}. Собеседники обсуждали «Вертера», переведенную Гёте пьесу Вольтера «Магомет» и драматический театр в целом[189]. Наполеон посетовал, что пьеса Вольтера плоха, ведь «не пристало покорителю мира давать столь нелестную характеристику собственной особе»[190]{1855}. Затем, по словам Гёте, Наполеон «вернулся к драме и сделал ряд очень существенных замечаний, словно судья по уголовным делам, который с величайшим вниманием следил за развитием трагедии и чрезвычайно глубоко пережил отход французского театра от природы и правды»[191]. Речь шла и о роке. «Какой смысл имеет сейчас судьба? – заметил Наполеон, рассуждая о “трагедии судьбы”, в которой главную роль играет предопределенность. – Политика – вот судьба»[192]{1856}. Когда вошел Сульт, Наполеон быстро расспросил его о польских делах. Гёте тем временем изучал обои и портреты. Затем Наполеон завел с писателем разговор о личной и семейной жизни. (Гёте позднее выразился, что Наполеон беседовал с ним Gleich gegen Gleich – «на равных».)

Они снова встретились четыре дня спустя в Веймаре, на балу, и император заявил писателю, что трагедия «должна являться школой для государей и народов. Вот величайшая цель, которой только может достигнуть писатель»[193]{1857}. (Жозефине он написал, что Александр «много танцевал, я же – нет: сорок лет – это сорок лет»{1858}.) Наполеон посоветовал Гёте сочинить пьесу о смерти Цезаря, «но самым достойным образом, с большим величием, чем это сделал Вольтер. Труд этот должен стать главной задачей вашей жизни. Вы должны показать всему миру, что Цезарь осчастливил бы человечество, если бы ему дали время осуществить свои обширные планы»[194]. Кроме того, Наполеон осудил «отвратительный слог» Тацита, его предрассудки и мракобесие, а также смешение у Шекспира комедии с трагедией, «ужасного с фарсом», и удивился тому, что Гёте, «великий дух», способен восхищаться такими вольными жанрами{1859}. Наполеон не навязывал поэту свое мнение и многие реплики заканчивал вопросом: «Что скажете, месье Гёте?»{1860} Он безуспешно звал Гёте в Париж, где тот, по словам Наполеона, расширил бы кругозор и получил с избытком материал, требующий поэтического осмысления. Перед расставанием Наполеон наградил Гёте орденом Почетного легиона. Гёте причислял беседы с Наполеоном о литературе и поэзии к самым приятным в своей жизни переживаниям{1861}.

В Эрфурте император и царь восемнадцать дней наслаждались обществом друг друга. Почти ежевечерне они смотрели спектакли, сидя рядом на тронах, поставленных отдельно от остальных зрителей. Они устраивали смотры войскам друг друга. Наполеону нравилось, что Александр желал как можно чаще присутствовать на маневрах Великой армии. Они беседовали до поздней ночи. Нанося визиты, они ездили в одной карете, вместе охотились на оленей и косуль (и затравили 57 животных) и посетили поле боя при Йене, пообедав там, где Наполеон ночевал накануне битвы.

Когда Александр заметил, что оставил шпагу в своем дворце, Наполеон отцепил собственную и отдал ее царю «со всем возможным изяществом». Тот сказал: «Я принимаю ее в знак нашей дружбы… Я никогда не обнажу ее против вашего величества»{1862}. 3 октября в первой сцене «Эдипа», когда игравший Филоктета [Тальма] обращается к Димасу, другу и наперснику главного героя: «Дружба великого человека – дар богов», Александр повернулся к Наполеону «и протянул ему руку со всем возможным изяществом». Публика устроила овацию, увидев, что Наполеон в ответ поклонился, «как бы отказываясь принять столь нескромный комплимент»{1863}. Несколько дней спустя после ужина они три часа беседовали наедине. «Я доволен Александром, он должен быть доволен мной, – заявил Наполеон Жозефине 11 октября. – Если бы он был женщиной, я думаю, что это была бы моя возлюбленная [amoureuse]. Я скоро вернусь к тебе; будь здорова, и пусть я увижу тебя толстой и свежей [grasse et fraîche]»{1864}.

В Эрфурте было подтверждено заключенное в Тильзите соглашение о разделе Европы между Францией и Россией, но многочасовые откровенные беседы Наполеона с Александром принесли очень мало конкретных договоренностей. Императоры не пришли к согласию в вопросе о разделе Турции, но по секретной Эрфуртской конвенции (подписана 12 октября) Наполеон признал право Российской империи присоединить Финляндию, Молдавию и Валахию и пообещал встать на сторону России в случае, если Австрия силой оружия пожелает этому воспрепятствовать. Александр, в свою очередь, согласился признать Жозефа испанским королем и пообещал Наполеону вооруженную помощь, если Австрия нападет на Францию. Впрочем, характер и размер какой бы то ни было помощи в деталях не обсуждались. В тот же день в письме Георгу III Наполеон снова предложил заключить мир на известных условиях («Мы собрались, чтобы просить ваше величество прислушаться к голосу гуманности») – и английское правительство снова оставило предложение без внимания{1865}. Два императора, обнявшись, расстались 14 октября на дороге Эрфурт – Веймар, около места, где они встретились. Более они не виделись.

Теперь Наполеон распространил свою власть от портов в Ла-Манше до Эльбы, в Центральной Германии – до линии Одер – Нейсе, в Южной Германии – до реки Инн и далее. Он подчинил весь Апеннинский полуостров, кроме Папской области и Калабрии. Дания была его союзником. Голландский трон занимал его брат. Явное исключение в Западной Европе представляла собой Испания, в которой в следующие шесть лет несли службу не менее 500 000 его солдат[195], в том числе значительное количество голландцев, немцев, итальянцев и поляков. «Эту войну можно закончить одним ударом, одним умным маневром, – заявил Наполеон Жозефу 13 октября, – но для этого там должен находиться я»{1866}. К 5 ноября Наполеон приехал в Виторию на севере Испании. Как всегда недовольный работой министерства военного снабжения, он жаловался в письмах министру, генералу Дежану: «Ваши рапорты мне не более чем бумага… Повторяю: перед самым началом кампании моя армия оказалась раздетой… Это как бросать деньги в воду». Или: «Мне рассказывали сказки… Люди, возглавляющие ваше ведомство, – или глупцы, или воры. Никогда никому не служили так скверно, так не подводили» и так далее{1867}. Наполеон наотрез отказался платить местным подрядчикам за поставленных артиллерии 68 мулов, поскольку этим животным было по три-четыре года, а он «распорядился закупать