Читать книгу - "Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев"

Что касается собственно осужденных. В тех случаях, когда суд выносит приговор о лишении свободы с содержанием в исправительной колонии общего или строгого режима, паллиативом является развитие системы Федеральных исправительных центров, где не нарушается социализация осужденных, они работают и живут в нормальных условиях в общежитиях или на съемных или собственных квартирах, пользуются деньгами, современными информационными, образовательными и прочими средствами, имеют возможность посещать спортивные, культурные, рекреационные, лечебные, образовательные и другие учреждения по месту жительства и главное — могут жить в семье, что является единственной гарантией недевиантности поведения. С учетом имеющихся бюджетных ограничений это могут быть не только государственные, но и (и даже скорее) корпоративные центры. Крупные компании в условиях дефицита трудовых ресурсов, острого кадрового голода могли бы эффективно инвестировать в создание таких центров.

Хорошим решением было бы введение автоматического (по умолчанию) применения механизма условно-досрочного освобождения, что уже апробировано в некоторых странах, например, в Швеции, Великобритании, Финляндии. Это означает, что по истечению установленного законом срока (например, как сейчас: для общего режима — половина назначенного судом срока, для строгого — две трети его) осужденный освобождается условно-досрочно без решения суда, без решения администрации колонии и вообще без чьего бы то ни было решения, кроме его собственного. Если же администрация имеет основания возражать против этого УДО, она должна обратиться с ходатайством в суд и там доказать обоснованность своих возражений. А суд должен будет принять решение об отказе в УДО. Понятно, что в такой системе доля осужденных, освобождающихся условно-досрочно, кратно возрастает. А следовательно, сокращается и средний срок пребывания осужденного за решеткой.

Но самое главное, конечно, максимально используя современные технологические средства контроля поведения, заменять лишение свободы на ее гибкое, эффективное и относительно гуманное ограничение. При этом вариативность ограничения может быть очень большой и по времени, и по месту (запрет посещать или даже приближаться к определенным учреждениям, географическим точкам и т. п.), видам деятельности, средствам коммуникаций и т. д. и т. п. Ограничение свободы может быть дополнено обязательным или даже принудительным трудом с возможным отчислением части заработка в бюджет или на компенсацию потерпевшим. Приблизительный исторический аналог — так называемая «химия», широко практиковавшаяся в советской уголовно-исправительной системе. Но на современном уровне информационно-технического развития эффективность наказания и действенность исправления (если кого-то оно на самом деле интересует) будет существенно выше.

Трудно себе представить более антигуманное наказание обществом отдельных своих членов, чем замуровывание их в братскую могилу тюрьмы, эту юдоль, где нет ничего, кроме печали и воздыханий. Мне представляется, что даже средневековые телесные наказания гуманнее: розги, плети, бамбуковые палки, шпицрутены очень болезненны, стыдны и обидны, но это разово — перетерпел, и ты снова в семье, в работе, в обществе, в Живом, а не в Мертвом доме.

Выйти из Мертвого дома в Живой — задача не тривиальная, но решаемая. И решать ее надо всем миром, если мы хотим, чтобы мир этот был пригоден для проживания.

5

Как выжить в тюрьме, сохранив идентичность, физическое и духовное свое бытие? На этот счет написано немало и мемуарного, и научного. Отмечу прежде всего выдающуюся книгу Виктора Франкла «Психолог в концлагере». Внесу и я свои пять копеек.

Все катастрофическое, а то и эсхатологическое узник переживает в основном еще в СИЗО. Именно там он переходит Рубикон между жизнью и кошмаром. Но потом, покочевав некоторое время по стойбищам СИЗО и пересылок, обосновывается на постоянное место жительство в колонии. И там с ним происходят хорошо известные социальным психологам процессы рутинизации и нормализации.

Что такое тюремная рутинизация? Это игнорирование «большой» жизни, полная сосредоточенность на «малой»: психологически существует лишь то, что вокруг меня — быт с его ежедневными и ежечасными трудностями и радостями. Хотя наша родная ИК-1 была колония первоходов, но в ней все-таки было небольшое количество повторников, да были и первоходы, сидевшие по 20 с лишним лет. Эти бывалые, опытные зеки учили, что нужно забыть про какую-то там волю. Воля — это майа, мысли о ней ослабляют тебя здесь и сейчас, повергают в депрессию, делают восприимчивым к различным манипуляциям администрации и других зеков. Стирка, стрижка, передача, ларек, баня, пошив теплой куртки и шапки, хорошая шконка — это реальность жизни, ее смысл и содержание. Все остальное от лукавого. И должно, следовательно, быть если не полностью забыто, то во всяком случае прочно вынесено за скобки.

Нормализация тюремной жизни — это психологическое оформление ее как системы отношений, конгруэнтных отношениям большой жизни. В тюрьме ведь есть свои иерархии и коалиции, традиции и ритуалы, писаное и обычное право. То есть ты как бы живешь одновременно в малом мире тюрьмы и в большом мире «воли», между которыми нет неустранимых противоречий. Если рутинизация как бы обнуляет большую (за пределами зоны) жизнь, то нормализация обнуляет разницу между большой и малой, зональной и зазональной жизнью.

Выбор между рутинизацией и нормализацией стоит перед каждым зеком. Остаться вне этого выбора это значит обречь себя на бесконечный ужас. Можно сформулировать несколько самых общих оснований такого выбора. Во-первых, срок. Чем он больше, тем выше вероятность того, что избрана будет модель рутинизации. Имеет значение и то, сколько срока уже отсижено. Во-вторых, это наличие устойчивых социальных, семейных связей на воле. Чем они устойчивее, тем выше вероятность избрания модели нормализации. Понятно, что ничего об этих моделях сами зеки не знают. Но знает их «селезенка», их внутреннее мясокостное эго.

Где-то там, в каком-то далеком эфирном пространстве, остались привычные дела и помыслы, связи и отношения, главное — осталась семья. Но в модели рутинизации семья — это всего лишь вполне бессмысленный набор звуков. А «селезенка» услужливо поставляет ее эрзац: в зоне процветают «семейники» — зеки образуют первичные ячейки своего незамысловатого общества из двух-трех человек для ведения совместного хозяйства. У них совместные запасы продуктов из передач, общий бюджет с общими доходами (зарплата в промзоне в основном) и расходами (главным образом на ежемесячный поход в «магазин колониальных товаров»), поочередное дежурство по быту (приготовление пищи, стирка и т. п.).

В модели нормализации создаются официальные семьи, зеки вступают в как бы законные браки, в зоне играются как бы свадьбы. Только в отличие от рутино-семейников никакого совместного хозяйства эти семьи не ведут, общий бюджет не составляют. Как ни странно, нелегальный союз рутино-семейников больше похож на настоящую семью, чем официально узаконенный брак «нормализаторов».

Семейники сходятся и расходятся, вступают в конфликты и улаживают их: все как в обычных семьях, которые, как известно, счастливы одинаково, а несчастны по-разному. Опыт моих наблюдений