Читать книгу - "Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев"

христиане и коммунисты. Современная отечественная тюрьма в этом смысле не сильно от них отличается. Вера здесь так же облегчает — Бог в помощь! — а неверие отягчает жизнь.

Но что же делать, если веры Бог не дал, и нечем помочь безверию? В этом случае чаша сия становится чувствительно тяжелее, но это ничего не меняет: агностик точно так же должен перетерпеть и выжить, как и верующий.

По Вичкоту, хорошие люди делают духовной свою плоть, дурные люди делают плотской свою душу.

Единственная альтернатива, которая всегда есть для любого узника, индивидуальное самопознание и индивидуальное же самовоспитание.

Познай самого себя — учили древние. Где же это делать как не в тюрьме? Объект и субъект познания налицо. Вот он съежился на шконке или сидит на краешке лавки в локалке, где место для курения, но и для познания, оказывается, тоже место. А времени вообще сколько угодно. И инструмент познания ничем особенным не занят и ближайшие несколько лет совершенно свободен, хотя объект/субъект отбывает срок лишения свободы. В ходе такого познания многое узнал я о себе нового, такого, что никак не предполагал. Что, оказывается, я довольно стойкий человек, выдержать и вытерпеть могу очень многое. Холод — в больших количествах, когда и днем и ночью в бараке по 10–12 градусов. И стояние часами на плацу в минус 20 да с ветерком. Здоровью моему полезен русский холод!

Русский голод, оказывается, ему не менее полезен. За тюремные годы сбросил около 25 кг. Так получалось, что по три-четыре недели питался только хлебом и утренней кашей — ноль жиров, почти ноль белков, ноль витаминов, строго углеводная диета (так было, например, в тюремной больничке в Торжке, куда родные не могли передать передачу, и ларек был недоступен, поскольку деньги на счете остались в колонии), 70-часовую рабочую неделю (7 × 10) четыре года подряд без отпусков и выходных. Все это в возрасте от 62 до 66 лет.

Гораздо хуже с моральными страданиями. К отсутствию личного пространства, любых проявлений личной и частной жизни, проживанию в не только мертвом, но и стеклянном доме, постоянном страхе нарушить какое-либо из сонма правил, запретов, к тому, что любой погононоситель в любой момент может доставить тебе кучу неприятностей на ровном месте, я с трудом, но в целом привык. Самым сложным, тем, к чему привыкнуть совершенно невозможно, для меня был отрыв от родных и близких людей. И даже не столько сама разлука, а невозможность сделать для них хоть что-то, помочь чем-то, поддержать, ощущение своей полной никчемности, беспомощности, ненужности.

Я считаю, что семье узника приходится хуже, чем самому узнику. В этом смысле я был совершенно уникальным, единственным в своем роде зеком. В самом деле из 400 с лишним тысяч обитателей архипелага примерно 10 тысяч пенсионеров. Но пенсионеров, имеющих на иждивении двух несовершеннолетних детей всего несколько десятков. А пенсионеров, имеющих на иждивении двух престарелых родителей в лучшем (хотя чего уж тут лучшего!) случае несколько человек. Я же был единственным в РФ зеком, который сидел в колонии строгого режима и у которого при этом одновременно и двое несовершеннолетних детей, и двое престарелых родителей с общим возрастом свыше 180 лет! Впрочем, как говорил ослик Иа-Иа, кого все это волнует, всем на это наплевать.

Но у этой медали есть свой реверс, как и у всех прочих медалей: стремление воссоединиться с родными и любимыми, выдержать для этого любые испытания и муки может стать субститутом религиозной веры в смысле поддержания воли к жизни.

Я выжил. Значит, меня сильно любили.

4

Что делать? Если, конечно, не ограничиваться проверенным советом сухари сушить, то: прежде всего резко сократить сферу СИЗО и либерализовать содержание там с учетом того, что в них находятся юридически невиновные люди, приговор которым либо вообще не вынесен, либо не вступил еще в законную силу. Характерно, что при существенном общем сокращении населения архипелага с более миллиона человек до примерно 400 тысяч в СИЗО как было около 100 тысяч, так и остается. Это означает, что на вход система работает с той же интенсивностью, что и прежде, а вот на выход — чуть быстрее, вероятно, вследствие сокращения присуждаемых сроков лишения свободы, а также более активного применения УДО. Причем постоянная переполненность СИЗО свидетельствует о том, что только количество койко-мест там ограничивает число сидельцев.

Следствию и прокуратуре удобно и комфортно, оказывая мощное психологическое давление на подследственных и подсудимых, добиваться от них признаний, заключения сделок со следствием и т. п. Суд же, как правило, просто штампует представления прокуратуры, у которой «наличие» загранпаспорта, изъятого в ходе ареста и обыска, становится фактором возможного сокрытия подсудимого за границей. Сейчас время содержания в СИЗО все больше увеличивается. И хотя по закону не может превышать 18 месяцев, нередко бывает и по два, три года, даже пять лет. При этом возможности свиданий и телефонных разговоров с родными и близкими полностью в руках следствия, которое прекрасной возможностью шантажа пользуется без стеснения.

Число подследственных и подсудимых, содержащихся в СИЗО, следовало бы сократить даже не в разы — на порядок, на два порядка! Каждый случай избрания мерой пресечения содержание в СИЗО должен рассматриваться особо, вескость аргументов следствия о его необходимости подвергаться всесторонней проверке.

В СИЗО сохраняется больше всего рудиментов ГУЛАГа: прогулка один час и то в прогулочной камере, по величине такой же, как и прочие камеры, запрет на часы, регулярные плановые обыски, при которых сиделец должен со всем своим немудреным скарбом пройти в смотровую камеру, где все его добро будет высыпано, а он разденется догола, ощупывание при каждом выходе из камеры и входе в нее, включение сирены во время следования сидельца по коридору СИЗО, дабы он паче чаяния случайно не встретился со своим товарищем по несчастью, и т. п. Их необходимо срочно отменить как несовместимые с правами человека и гражданина, напомним, пока еще не признанного преступником. Или сам факт рождения под несчастливой звездой Московского царства уже равносилен судебному приговору?

СИЗО — важнейший элемент навязывания девиантной этики и девиантного поведения, именно там отроки, а то и люди постарше сталкиваются с носителями блатной романтики, там большинство из них набирают кучу взысканий, стараясь следовать навигатору блатных понятий, за что потом они горько расплачиваются отказом в УДО или в смягчении условий отбывания наказания. Даже мне, сидевшему в «Кремлевском централе», соседи по камере, тоже, между прочим, первоходы, но каким-то образом уже «окормленные», пытались втюхать какие-то «понятия». А ведь это были бывший председатель правления небольшого коммерческого банка и руководитель компании в сфере IT! Что уж говорить о некремлевских