Читать книгу - "Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев"

народов, их нет. И Каренина, и Каренин, и Вронский, и Облонский — не хороши и не плохи, и хороши, и плохи, вот тут чуть лучше, вот тут чуть хуже. Это относится и к персонажам фильмов Тарантино, казалось бы, явным отморозкам, населяющим самое что ни на есть социальное дно, но которым тем не менее ничто человеческое, в том числе и чувства добрые, не чуждо.

И жизнь в этом смысле следует за настоящей литературой и настоящим кино. Оказывается, что министр запросто может быть очень плохим сыном, а профессор филологии — домашним садистом, избивающим жену. В то же время мошенник может быть примерным сыном, а убийца — заботливым отцом. И в тюрьме, в бараке ты обнаруживаешь это особенно явственно, не на словах, а на деле, когда оказывается, что твой сосед по шконке — убийца, мотающий двадцатичетырехлетний срок строгого режима — спокойный, трудолюбивый человек, доброжелательный и всегда готовый помочь. Где здесь настоящее, где поддельное? Где глубинное, где привнесенное? Не знаю.

Тюрьма — обитель инфантилизма, возвращение взрослого человека в младенчество, если не сказать — в перинатальный период. Это дает даже некоторый психологический комфорт, связанный с оставлением житейских проблем на «потом». Зеки во многом ведут себя как дети: любят сладкое и легко жующееся, смотрят по ТВ передачи детско-подросткового формата, склонны к бахвальству и петушиности. Возможно, с этим впаданием в детство связано и так поразившее меня вначале целомудрие зеков, полное отсутствие зацикленности на вопросах пола, которую по всем показаниям легко было бы обнаружить в обществе нескольких сотен половозрелых мужчин. В этом смысле тюрьма — даже более абсентеистское учреждение, чем монастырь, запретный плод в ней менее желаем, грехопадение менее вероятно. Целибат по приговору отличается от целибата по выбору и тем, что монастырь связан с грешным миром гораздо более простыми и комфортными стежками-дорожками.

Что бы я как зек, как библиотекарь зеков и просто как библиофил считал бы необходимыми настольными (точнее, нашконочными) книгами зеков, какие пять книг взять с собой на один из островов Архипелага? «Робинзон Крузо» Дефо, «Граф Монте-Кристо» Дюма, «Войну и мир» Толстого, «Психолог в концлагере» Франкла и Библию (точнее, Новый Завет). Это и вообще очень правильное чтение, которому все возрасты, равно как и все нации, политические группы и социальные слои покорны, и специфически правильное тюремное чтение, помогающее выстоять, стоически смотреть на себя и свои беды, пестовать в себе надежду и веру. А ту страничку, на которой спасшийся после кораблекрушения Робинзон Крузо сводит баланс белого и черного, бедствий своих и надежд, я вообще носил бы всегда при себе, подобно тому, как многие носят листок с «Живый в помощи».

Еще о тюрьме как рефрижераторе, везущем через века практически в полной сохранности заморозку норм, правил, суеверий, бытовых привычек и прочих элементов старого уклада. Если сравнить «Записки из Мертвого дома» Достоевского (тюремная реальность середины 19 века), «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына (тюремная реальность середины 20 века) и современную тюремную реальность, то мы увидим очень много общего. Начиная от построения «по пять» и заправки простыни поверх одеяла и кончая системой начальника и четырех его дежурных помощников. И самая суть: «кроме лишения свободы… в каторжной жизни есть еще одна мука, чуть ли не сильнейшая, чем все другие. Это вынужденное общее сожительство». Я правоту Достоевского подтверждаю всеми своими почти двумя тысячами тюремных дней и ночей.

3

Вроде поставил точку, но нет: вылезают из разных уголков памяти картинки, доносятся голоса. Днем и ночью в голове так и этак прокручивается тюремный опыт. Не может быть, чтобы он никому не пригодился.

Душа и тело. О душе зека уже писал и дальше буду, а сейчас о его теле. Большинству зеков на него наплевать.

Питаются зеки в массе своей отвратительно. Причем то, что они покупают за свои деньги, осуществляя хоть какую-то свободу выбора, получают в передачах от родных и близких, еще вреднее того, что входит в тюремный рацион. В основном это быстрые углеводы (сгущенка, пряники, печенье, конфеты, варенье, вафли и т. п.) и низкокачественные жиры (сосиски, колбаса, сливочное масло, маргарин, майонез, тушенка и другие мясные консервы). Но есть и меньшинство, которое задумывается о здоровом образе жизни. Эти налегают на курочку, яйца, творог (все это, разумеется, из передач или ларька).

Зек есть то, что он ест. А что же он, собственно говоря, ест? Зеки, равно как и вертухаи, кстати, этот глагол не употребляют. Они «кушают» либо «принимают пищу». И соответствующее помещение в бараке называется «комната приема пищи». Принял тюремную пищу за пищу. Зря, конечно. Так вот, здесь, как и во многих других случаях, можно выделить три источника и три составные части: тюремный рацион, продукты из ларька, передачи родственников.

1. Рацион (понятия пайки и баланды, как якобы его в тюрьме обозначающие, существуют только в воспаленном воображении сценаристов криминальных сериалов НТВ) стоит в день на каждую зекову бессмертную душу 72 рубля:

Что отличает этот дом от прочих?

Употребление артикля «бля»,

Кормежка — в день на 72 рубля

И сон на двух квадратных метрах ночи.

То есть примерно 2200 рублей в месяц, которые из моей зарплаты, равно как и из зарплат других работающих зеков регулярно вычитались независимо от того, принимал ли я эту пищу за пищу или нет. В составе рациона известное количество калорий, белков, жиров и углеводов, в чем может убедиться каждый, прочитав обильно развешанные на стенах столовой и весьма информативные плакаты.

В точном соответствии с известной народной максимой тюремный завтрак можно смело съесть самому. Это треть буханки вполне приличного черного или серого хлеба и каша — чаще всего перловая, но не редкость и овсяная либо пшенная, хорошо, что на воде и практически без следов жиров или сахара. Зеки компенсируют это сгущенкой (называемой ими сгухой), которую покупают в ларьке и невозбранно приносят с собой в столовую, щедро орошая ею кашу. А вот напиток, фигурирующий как чай, напротив, очень даже сладкий. В этом, кстати, одно из отличий колонии от СИЗО, где этот напиток дают отдельно, а сахар отдельно, а желающие могут их смело соединить. Хлеб из столовой брать нельзя, но все берут и жуют его между «приемами пищи». Итого полагается буханка в день, разделенная на три дозы.

Обед можно при случае разделить с другом: тот же хлеб и суп (как правило, щи, борщ либо гороховый суп) вполне съедобны. Хорошо, когда на второе такая же каша, что и на завтрак, а иногда