Читать книгу - "Ё-моё! - Гарри Яковлевич Бардин"

меня понемногу отпускал. А аниматорам по мере съемок стало интересно. Они до этого ничего похожего не делали. Рядом, в соседнем павильоне, Юрий Норштейн уже начал снимать «Шинель».

Коллектив на студии был небольшой. Что первое бросалось в глаза, здесь пили больше и каждый день. На рисованном объединении такого разгула не было. А уж праздники отмечались гораздо основательнее, чем на Каляевской.

В коридоре выставлялся длинный стол, накрывался белой бумагой, выставлялась выпивка, принесенная из дома выпечка — и гуляли весело. Именно гуляли, потому что стулья к столу не полагались.

Были свои странности. Работал охранником у входа человек по фамилии Булыга, который когда-то трудился тем же охранником, но в лагерях. По старой привычке, если кому-то звонили, он выкликал довольно странно:

— Кто-нибудь из третьей камеры! К телефону!

Камерами он называл павильоны. Вот такой «добрый волшебник экрана!»

На студии жила большая злая собака, предназначенная для нашей защиты. Но ей это никто не объяснил, поэтому на студии не было человека, которого бы она не покусала. Провели собрание, чтобы решить вопрос с собакой. Поступило предложение от очередного покусанного: «Усыпить!»

Режиссер Борис Аблынин, будучи гуманистом, выступал категорически против.

Собаку реабилитировали, но она на собрании не присутствовала и пламенной речи Аблынина не слышала, поэтому на следующий день встретила гуманиста и хорошенько покусала. Собаку не усыпили. Вывод: долгое терпение у российского народа.

Съемки фильма «Конфликт» подходили к концу. И я почувствовал в себе перемены. Я настолько проникся к трехмерному пространству, что стал фантазировать по поводу следующего сюжета только в объеме. О возвращении к рисованной анимации не было и речи.

Чем меня увлекла объемная анимация?

В рисованной анимации в то время, когда компьютеры еще только изобретались, все фазы проходили через десятки рук. Технология предполагала прорисовку, фазовку, контуровку, заливку. Не всегда эти руки были добросовестные, поэтому необходим был жесткий контроль, чтобы персонаж не претерпевал изменений, проходя через цеха.

А в куклах все было подконтрольно: художник-постановщик ставил макет, оператор ставил свет, я определял крупность и композицию кадра, аниматор получал от меня задание и — вперед, с песней! Все под контролем. Меня эта технология очень устраивала.

Группа

В группу, кроме меня, входили художник-постановщик, оператор, мультипликаторы, ассистент художника-постановщика и ассистент-оператора. Отдельно был цех, который по эскизам художника-постановщика готовил персонажей.

Не могу не вспомнить ассистента оператора Валерия Струкова. Мы впоследст­вии много с ним проработали. Когда-то он трудился на «Мульттелефильме». Славился забубенным пьянством. За ним закрепилось слово «штанга». Именно его Валера произносил завершающим после последней рюмки, после чего падал плашмя, где бы ни стоял. Так как никто не знал, где он в следующую секунду упадет, ничего не успевали подложить под падающего, как бревно, коллегу. На следующий день Валера приходил на работу с расквашенным лицом. В какой-то момент он резко завязал и перешел на «Союзмультфильм».

Я с ним встретился, когда он уже был в глухой завязке.

Но у нас-то жизнь продолжалась и, когда в преддверии Восьмого марта мы устроили для наших женщин импровизированный праздник и накрыли праздничный стол, Валера к нам не присоединился. Гулял по коридору, ожидал конца праздника. Как-то неловко. Я вышел из павильона и говорю Валере:

— Валера! Ты можешь не пить, но посиди с нами.

— Спасибо, Гарри Яковлевич, но я зарок дал.

— Какой зарок?

— Пока мать жива, в рот ни капли.

— Ну, это правильно, — согласился я с ним.

И вдруг Валера неожиданно сменил тональность и угрожающе добавил:

— Недолго ей осталось…

…Почему я вспомнил Валеру? Его давно нет на свете, а я до сих пор помню его непредсказуемость. Еще один эпизод: я сижу в монтажной, которая находилась в полуподвальном помещении, одно окно — на уровне земли. Весна. Грязный снег, истаивая, обнажает островки, где прыгают снегири, пытаясь добыть себе пропитание.

В монтажную входит Валера.

— Гарри Яковлевич! Не помешаю?

— Нет.

Валера проходит к окну и долго смотрит на прыгающих снегирей. Я чувствую, что его прошибают лирические мысли.

— Снегирь. Красивая птица!

Я соглашаюсь.

— Я на зиму беру их домой. Штук пять-шесть. Кормлю салом. Жалко птаху. А весной отпускаю.

Я уже разомлел от его рассказа.

А Валера продолжает:

— Красногрудый красавец.

Пауза. И вдруг он выпаливает:

— Но гадит, б…, как лошадь!

Конец эпизода. Занавес.

Художником-постановщиком на съемках «Конфликта» был Николай Титов. Другие не согласились. Но нужно отдать ему должное — работал добросовестно. Оператором пригласил Сергея Хлебникова, с которым был уже знаком. Ведущими аниматорами работали Наташа Дабижа и Ирина Собинова-Кассиль, а также Сергей Косицын и Алла Соловьёва.

Музыкальным редактором на киностудии «Союзмультфильм» была Нина Савичева. Я обратился к ней за советом, не зная, какую музыку поставить в трагическом финале фильма. Я ей очень признателен, потому что именно она предложила использовать музыку композитора Марчелло и дала мне потрясающую чешскую запись. Времена тогда были дремучие, можно было использовать что угодно и ничего не платить за использование. Так я и сделал. Фильм был завершен.

Я и власть

Я снял свой первый объемный фильм.

Когда увидел «Конфликт» на большом экране, понял, что это уже не просто фильм, а факт моей биографии.

И тут я вступаю в спор с Борисом Леонидовичем Пастернаком, который ради красного словца написал в адрес художника, что «пораженья от победы ты сам не должен отличать!» То есть приравнял художников к детям, которые не ведают, что творят.

А как быть с восторгом Александра Сергеевича Пушкина: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»?

И куда деть фразу, приписываемую Фаине Раневской: «Сам себя не похвалишь, целый день как обосранный ходишь!»?

Да, художник творит, но не безрассудно! Отдавая себе отчет в том, что получилось, а что — не очень. И конечно, понимая, как его слово отзовется. Короче говоря, я понял, что своим фильмом совершил поступок, за который мне никогда не будет стыдно.

Предстояла сдача фильма в Госкино. Обычно мультфильмы принимались чиновниками в отсутствии создателей. «Игнор», как говорит моя внучка. Я же нарушил этот порядок и пришел в Госкино, чтобы поприсутствовать при просмотре и защитить мое дитя, если понадобится.

Принимал картину Борис Владимирович Павленок — заместитель председателя Госкино. Личность легендарная. Он был брестской крепостью советской власти и стоял насмерть, защищая идеологию. Немало режиссерских инфарктов было на совести Павленка.

Но вот погас свет в небольшом зале и начался просмотр моего восьмиминутного фильма.

Фильм закончился. Зажегся свет. Павленок минуту помолчал, потом изрек:

— Мы