Читать книгу - "Жестокие всходы - Тимофей Николайцев"

все прочие лошадники, что ещё ездили с ним по старой памяти, нашли в себе решимость и плюнули на него — похоже, безвозвратно пропившего свою удачу. Опустели разом третья и пятая коновязи, и только три лошади остались полуживые стоять у четвёртой. Служки, что были при постоялом дворе, к ним не подходили даже за постой потребовать. Это ж каким смельчаком нужно быть, чтоб лезть с подобными вопросами к возчику, у которого вот-вот падут кони? А? Вот дураков и не было.

Вид у лошадей и впрямь был страшен. Мылкая пена проступала прямо сквозь шкуру, прежде ладные бабки заострились и выглядели мосалыгами… только собак такими кормить. Гривы у всех трёх встопорщились и поредели. А сивая кобыла ещё и словно враз поседела вся — масть у неё сделалась какой‑то особой, совсем паутинной бледности… Служки так её теперь за глаза и называли — Бледная.

Но за пару дней кони не пали, как им прочили на постоялом дворе… Постепенно, отпиваясь водой и от вольного отъедаясь овсом — они приходили в себя, переставали мучительно всхрапывать по ночам.

И бывший старшина Симон, и кум его Уда — остались в городе. Не умчались догонять обоз, даже когда лошади оклемались. Служки решили про себя, что оба наймутся на Храмовые работы теперь. А куда им ещё? Отпутешествовали своё коники — будут теперь дроблёный камень возить, пока не подохнут… Сойдясь между собой на этом, так они ответили и мальчишке со сквозным фурункулом на щеке, который время от времени забегал на постоялый двор и об этих возчиках выспрашивал…

Сам-то Кривощёкий вполне понимал — дело тут было совершенно в ином… Своим новым вассалам Луций заплатил столько, что те даже удивились поначалу… А потом — когда приказал самые ценные золотые монеты продырявить гвоздём и носить на шеях, вместо нательного камушка — понимающе переглянулись друг с другом.

Несколько дней, пока их новый Хозяин отлёживался, восстанавливая силы, они просидели в кабаке — пытаясь без остатка пропить всё заработанное серебро до воскресенья…, но даже и половины осилить не смогли.

А в воскресенье, прямо с утра — Кривощёкий вновь явился к пьющим, но не хмелеющим мужикам, и украдкой от других трактирных сидельцев дал обоим по хорошему шматку мятой глины, который Хозяин Луций сам лично, прямо на его глазах, и опятиуглил… Они втроём жевали эту глину, и держали малую толику под языком, как было велено… и когда кабацкий люд нутром почувствовал неслышимый Зов и толпой повалил к Колодцу — остались одни в опустевшем трактире… пересчитывать непотраченное серебро.

Если до этого момента Кривощёкий, приставленный следить за ними, ещё мог подозревать, что возчики решат не искушать судьбу и всё‑таки смоются подобру-поздорову, то теперь он видел доподлинно — Хозяину удалось купить их преданность. Даже наконец смертно захмелев, оба не обронили ни единого недовольного слова, когда Кривощёкий в очередной раз прибежал к ним передать новый приказ Хозяина. Было похоже, что эти двое просто уже не могли больше ничему удивляться — Симон равнодушно кивнул и поднялся с бочки, жестом поманив кума за собой. Уда подтянул вожжу, которой был перепоясан, наскоро закинул в рот последние лакомые куски, ритуально харкнул в сковороду и последовал за бывшим старшиной… Хотя, как показалось Эрвину, и без особой охоты…

Что там на этот раз затевал Хозяин, зачем послал его за возчиками — Кривощёкому так и осталось неведомо. Хозяин Луций выслушал его вкрадчивый доклад и отослал прочь, поручив задание не столько сложное, сколько непонятное:

— Дуй в мастерские… Пройдись там, покуда в городе нет никого. Котел нужен медный… обязательно медный. Такой, и только такой… ты понял? И ещё две железные спицы где‑нибудь раздобудь — те, которыми старухи платки шерстяные вяжут. Не новые только — чем ржавее, тем лучше…

Кривощёкий поклонился — поспешно, чтоб Хозяин не заметил, какое облегчение в глазах у него тут же промелькнуло. Хватит, хватит с Эрвина злых чудес! Появились у Хозяина новые помощники — вот пусть они эту кашу теперь и расхлёбывают. Им это и по плечу, по чину — такие лбы, как у них, ещё не всякой кувалдой и прошибешь. А Эрвин… что Эрвин? Ну, нет у него пудовых кулаков и такого крепкого лба — так что ж? Зато есть прыткие ноги и нос, способный ловить переменчивый ветер — вот, в чём его сила…

Машинально проверив, на месте ли на груди под рубахой его собственная золотая монета, Кривощёкий со всех ног кинулся искать то, что было велено.

Спицы Эрвин спёр походя — прямо из вязания, оставленного какой-то старухой на скамейке. Ему даже шаги для этого замедлять не пришлось. С медным котлом оказалось сложнее… ни у жестянщика, ни в бывшем литейном, где раньше делали, а теперь только чинили стальные толстостенные казаны — ничего похожего, увы, не нашлось. Эрвин последовательно обыскал несколько оставленных без присмотра цехов на Ремесленной, пока не надоумился побежать на Базарный Ряд, где подле прилавка зеленщика и впрямь отыскалась полукруглая жаровня, вмурованная в невысокий кирпичный очаг, выложенный не в самой лавке, а снаружи. Помнится, в обычные торговые дни зеленщик жарил в ней тыквенные семечки для продажи горячими, по два медяка за кружку. Неплохой, должно быть, выходил гешефт — если учесть, что ломтики тыквы, томлёные в меду брали куда охотнее, а семечки, которые не удавалось никому впарить, всё равно летели в поганое ведро…

Изнутри жаровня была вылужена оловом — поди-разбери, медная она или нет… Но едва заметный налет зелёной патины на прокопчённых насквозь кирпичах — там, где в трещины изредка прорывалось пламя — подсказывал Кривощёкому, что он не ошибся с выбором.

Он поискал, чем бы разворотить кладку, и вскоре нашёл густо вымазанную сажей кочергу. Пока он хлестал ей наотмашь, пытаясь этим упругим клювом раздолбить непоколебимый спёкшийся кирпич — жаровня гудела на всю округу, будто всамделишный колокол. Ни единой искры не высекла кочерга, даже когда Эрвин безнадёжно промахивался, и удар приходился прямиком по металлическому ободу, которым эта посудина выступала над кладкой. Это тоже было добрым знаком! Волопайский пацан Эрвин ни дня не проработал в Ремесленных Мастерских в отличии от покойного Курца, но и он околачивался возле них достаточно, чтобы знать — чистая медь не искрит даже под самым тяжелым молотом.

Наконец, его изнурительный поединок с жаровней зеленщика всё‑таки принёс свои плоды — один из кирпичей раскололся напополам и отошёл от медного обода достаточно, чтоб Эрвин смог запихнуть между ними кочергу. Он