Читать книгу - "Начальник Америки - Сергей Фомичев"

не был бы Тропининым, если бы не устроил прямо в лавке небольшую чайную для угощения дорогих гостей и снятия проб. В довольно просторной и светлой угловой комнате стояли лакированные низкие столики, пуфики. Стены украшали картины на шёлке или бамбуковых циновках.

Фарфор, но уже в большем разнообразии продавался во втором отделении. Третье отделение предназначалось для тканей, Здесь предлагался индийский муслин в полоску и клетку, ситец, шелка разного вида, популярная в Англии нанка. Образцы тканей свисали со стен, а Лёшка уже заказал на Старой верфи пару деревянных манекенов по образцу нашей мраморной Афродиты.

Следующее отделение предназначалось для кофе, сухофруктов, специй, сахара и вообще всего съестного. Здесь Тропинин поставил лимонные деревья в кадках, а на прилавок водрузил красивые аптекарские весы (позаимствованные из моих запасов).

Табак продавался отдельно. Наш, калифорнийский пока не поступил в продажу, поэтому Тропинин ограничился черкасским и голландским. Не было ещё сигар, сигарет, папирос, не было табака нюхательного и жевательного (я особенно возражал против его культивирования, с содроганием представляя заплеванные жвачкой мостовые, полы, палубы). Зато в большом ассортименте продавались трубки. Тропинин заказал их у местных умельцев и индейцев всевозможной формы, из разных пород дерева или глины.

Несмотря на большое скопление людей, покупателей оказалось немного. Народ ходил от лавки к лавке разинув рты, точно деревенщина на ярмарке. От проб никто не отказывался, но дальше этого дело не шло. Быстро пройдясь вдоль галереи, большая часть людей начала расходиться, а Тропинин с грустью наблюдал за процессом.

— Упаковка! — заметил он. — Вот что недооценивают современники.

Он был прав. Образцы чая, как и большинства других товаров, как правило насыпали горками на прилавках. Основные запасы дожидались покупателя в тюках, бочках, корзинах. До многоцветия супермаркетов двадцатого века такой выкладке было далеко.

— Да, — я кивнул. — Я как-то слышал по радио, что на разработку упаковки для духов компании тратят больше времени, чем на создание флакона и собственно аромата.

— Именно! — воскликнул Тропинин. — Мы начнём фасовать чай, табак, специи в красивые жестяные коробочки. Напридумываем различных смесей и марок…

— Сейчас именно так и поступают с дорогими сортами чая, — припомнил я.

— Верно. Надо распространить это на сорта доступные. И кроме того, мы будем создавать бренды! Красивые названия, лого, придумаем девизы, слоганы.

Мне его энтузиазм не понравился. Агрессивный маркетинг тут не поможет.

Но общая ситуация заставила крепко подумать.

Если прислушаться к звукам города и сравнивать Викторию с Лондоном, Амстердамом или Петербургом, да даже с Нижним Новгородом, то наша столица пребывала в тишине. Не в абсолютной тишине, конечно. Вдоволь матерились матросы, грузчики в порту, ссорились люди, орали песни пьяницы, играли дети. Но Викторию не наполняли особые звуки, определяющие в некотором роде его экономический пульс. Не было слышно криков молочницы, сборщиков тряпья, стекольщиков, точильщиков ножей. Не хвалили товар коробейники, не кричали зазывалы.

Не было буржуазии.

Чтобы получить буржуазию недостаточно поселить людей в отдельные дома или даже квартиры. Многие из промышленных даже продолжали питаться в складчину, точно всё ещё находились на промыслах или в море. Это было неудивительно, потому что склады компании, или магазины, как их привычно называли, представляли собой длинные темные помещения заставленные мешками, бочками, свертками, ящиками, кипами со всем, что только можно себе представить. Но отпуск товара по ордерам Комкова или других приказчиков, вёлся обычно крупными партиями. Никто не отвешивал чай унциями, муку фунтами, ткань аршинами. Бери мешок, сверток, бочонок и не жужжи. Так и брали на братчину, артель или на несколько соседских семей, сами затем распределяя между собой. Вместе с продуктами по ордерам выдавали и все хозяйственные товары — от чугунков и лопат до мыла и свечей. Даже то, что производили предприятия Тропинина люди предпочитали получать в компанейских магазинах. А если какого-то товара не находилось, его просто заказывали. Всё это делало Викторию похожей на многие российские города, в особенности сибирские. Там тоже недоставало витрин, вывесок, таблиц с ценами или прилавков, выставленных на улицу (как впрочем и самих улиц).

Чтобы все это появилась люди должны владеть собственным делом. А большинство числилось или работниками меховых компаний, или свободными промышленниками, сдающими шкуры и меха всё тем же компаниям. Лёшкины пролетарии в этом смысле мало чем отличались. Все они отоваривались на наших складах. Фермеры получали товары в обмен на зерно, а индейцы в факториях в обмен на шкуры.

— Ты пытаешься ухватить за палку не с того конца, — заметил я. — Чтобы повысить внутренний спрос, нам нужно завести буржуазию.

— Что? — не понял Тропинин.

— Основа любой цивилизации — город, — пояснил я. — А основа любого города — буржуазия. Третье сословие, средний класс, называй как хочешь. Но без буржуазии у нас ничего не выйдет.

Лёшка привычно полез за трубкой.

— И Пётр, и Екатерина обломали зубы, пытаясь завести в России буржуазию, — резонно заметил он.

— Пётр с Екатериной сами виноваты. Их возможности были не чета нашим. Им следовало сажать в лавки рекрутов. Именно так. Забирать крестьян из деревень и вместо ружья давать в руки весы и гири. Хватать за шиворот, спрашивать «Что умеешь делать? Сапоги тачать? Садись, открывай обувную фирму».

— Пётр в таком духе и действовал.

— Нет, нет, — возразил я. — Он раздавал мужиков заводчикам. И выходило у него на одного коммерсанта или промышленника тысяча рабов. А Екатерина наступает на те же грабли. Предприниматель для государства — это курочка несущая золотые яйца. Больше курочек — больше яиц. Они же думают, что большие курицы будут нестись лучше.

Лёшка думал точно так же. Он делал ставку на индустрию.

— Одним декретом коммерсанта из мужика не сделаешь, — осторожно заметил он. — Нужны знания, опыт.

— Значит, надо было открывать коммерческие училища и сажать рекрутов за парты. Вот в морской корпус повелел брать «добровольно хотящих, иных же паче и со принуждением», а купцы с мастерами что, от сырости должны завестись?

— Вот и попробуй.

— И попробую. Тут главное отбросить либерализм.

— Уже интересно, — сказал Тропинин с сарказмом и выпустил колечко дыма.

— Наивно ожидать будто люди, не читавшие Адама Смита или Маркса, сами созреют до элементарных понятий. Значит надо действовать методами развитого социализма. Тем паче, что мелкая буржуазия в России едва сводит концы с концами и по социальному статусу больше напоминает пролетариат.

— Методами развитого социализма, это как?

— К стенке несогласных ставить буду! — буркнул я.

— Как и всякий интеллигент, столкнувшийся с реальностью, в которой идеалы свободы отнюдь не находят отклика у народа, ты собираешься прибегнуть к презираемым тобой методам оппонентов и насаждать свободу посредством террора. И в этом твоя беда.

— Это не беда моя, но вина. Беда интеллигенции как раз в том, что она не решается на жёсткие меры. А я как-нибудь справлюсь с угрызениями совести. Но если серьёзно, нужен системный подход.

* * *

Системный подход заключался в просматривании личных дел колонистов и свободном полёте мысли. Я просто представил, что хотел бы видеть вокруг себя в городе.

А хотелось мне многого. Меня удручали наши магазины, больше похожие на мрачные овощехранилища, хотелось видеть витрины, наполненные модной одеждой, сырами и копчёными колбасами, вывески, скрашивающие однообразие кирпичных фасадов. Хотелось гулять вечерами по набережной под фонарями, брать извозчика и катить, ну если не в номера, то на дружескую игру в покер. Хотелось умываться душистым, а не удушливым мылом, надевать почаще свежее бельё, ужинать в клубе, а завтракать с чашечкой кофе и газетой в руках. Чтобы в парках играла музыка, продавались пирожки и хот-доги. Чтобы детишки катались на каруселях, а по променаду прогуливались модистки, гризетки и дамы которых они одевали в прекрасные платья и шляпки. Разве многого я желал?

Некоторые предприятия возникали естественным путем. Хуторянин приходил в город, чтобы продать зелень и овощи сперва в ресторан, а потом и другим желающим. Со временем по дружбе он стал брать на продажу продукцию соседей, которые были слишком заняты на своих фермах. Затем он вдруг понимал, что торговля приносит меньше хлопот, но больше прибыли, чем работа на земле и переключался на одну лишь торговлю, превращая свой хутор в имение. Наконец, у него возникала мысль завести в городе постоянную торговлю, а для закупки и перевозки продуктов нанять приказчика. И вот у нас строится новый дом с лавкой зеленщика