Читать книгу - "Беглец - Андрей Никонов"

лишних, вот он и испугался. Ну а как я его прижал, сразу всё выложил, так я его за шкирку, и сюда, под замок. Я так думаю, Панкрат Евграфыч, Фоменко с ними не заодно, но они, бандюги, ему наобещали что-то, может, добычей поделиться, или денег дать. Не просто так он состав так остановил, будто по линеечке. Что скажете?

— Молодец ты, Сидорчук, — Лихой посмотрел на наган с грустью, — придётся тебя к нам перевести, в уголовный розыск, пиши заявление. А пока давай, пошли кого-нибудь в окротдел, скажи, нашлась ниточка, пусть сами решают, что делать. Про сволочь эту, которая нашего Марочкина пристрелил, ничего Фоменко не сказал?

— Никак нет, видел только, что тот к саням пробирался.

— К каким таким саням?

— Так бандиты поезд там не просто так остановили, они хотели пассажиров-то обобрать, а потом на санях улизнуть. Вот их и ждали там, только кто, машинист не знает. При нём имени не говорили.

— Выясним, если виноват, не отвертится. А этот Парамонов не только бандит, но ещё и дурак, мы бы его после разбоя враз вычислили, по саням-то. Ладно, разберёмся, мертвецы подождут, им спешить некуда, а вот контру эту найти поганую, дело чести, Витя. Он нашего товарища подстрелил, и чекисту шею свернул, словно походя, таких надо давить сразу, без пощады, не дожидаясь справедливого советского суда. Ну что ещё там, смотрю, аж пританцовываешь на стуле-то?

— Иностранец, которого по голове приложили, заговорил.

— Так он и вчера болтал.

— То на буржуйском языке, а сегодня по-нашему заговорил кое-как. Схватил меня за руку, вот как клещами, и бормотать начал, что знает этого, ну который сбежал, ещё с карельской войны. Я-то Марочкина проведать заходил, он до сих пор лежит, в сознание не приходит. Иду, значит, по коридору, слышу, вопят, заглянул в палату, а там этот тощий кашу нашу жрёт за обе щеки и возмущается. Увидал меня в форме, и выложил, так мол и так, познакомились в двадцать первом годе в финской Карелии, известный там злодей был и душегуб, кличка — Хися. А может фамилия такая. И что-то между ними неладное случилось, вроде как иностранец нашего беглеца ненавидит и боится, всё талдычит, убить его должен непременно. Пришлось санитаров звать, еле угомонили. А, да, ещё меня херр полискосаплер называл, видимо, по-ихнему милиционер так будет.

— Вот оно повернулось боком, — Лихой встал, поправил ремень, решил, что сегодня стреляться уже не будет, — схожу-ка я сам в ОГПУ, погутарю с ними, дело-то политическое вырисовывается, вдруг шпиона упустили, пусть они этого сумасшедшего сами допросят хорошенько. А ты со мной, там всё повторишь.

* * *

Травин был уверен, что его уже начали искать. Уголовными преступлениями на транспорте занимался Транспортный отдел (ТО) ОГПУ, во время перестрелки один из милиционеров был ранен, а может быть, даже убит. Наверняка к расследованию и милиция подключится, точнее, уголовный розыск, потому как искать его будут по деревням. Места тут глухие, да ещё температура на улице поднялась существенно, дней через десять-двенадцать дороги развезёт окончательно, добраться до нужного места станет гораздо сложнее. И не только ему, Сергею, но и тем, кто его ищет. Только у Травина этих десяти дней не было, максимум три-четыре, на край — шесть, иначе не успеть во Владивосток добраться.

С этими мыслями Сергей вышел на улицу. Весеннее солнце жарило так, словно собиралось прожечь снег насквозь, до промёрзшей земли, утоптанные дороги покрывались лужами со скользким ледяным дном, приходилось смотреть под ноги, чтобы не свалиться. Дом Сазоновых стоял неподалёку от церкви, туда Травин и решил заглянуть. Сразу после ограды пошла расчищенная мощёная дорожка, упиравшаяся в крыльцо с тяжёлой дверью. Внутри мало что напоминало храм, на полу рядами стояли деревянные лавки, кафедру на амвоне украшало красное знамя, за ней висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и всероссийского старосты Калинина. По стенам, свободным от икон, развесили газеты и плакаты, алтарь, обнесённый стеной, обзавёлся дверью с табличкой «Председатель». На ближней к алтарю лавке сидели несколько человек, появление нового посетителя вызвало вялый интерес. Пока Сергей озирался, дверь председателя отворилась, появилась молодая женщина в ситцевой косынке. Она прошла мимо Травина, даже внимания не обратив, а один из сидящих поднялся, и скрылся внутри бывшего алтаря.

Сергей принюхался — к запаху ладана примешивались другие, пряные, словно травы какие-то жгли на углях. Он собирался было уйти, как алтарная дверь снова отворилась, к амвону вышел местный врач, и по совместительству глава артели.

— Товарищ Добровольский, — зычный голос разнёсся под сводами, добираясь, казалось, до каждого уголка, — интересуетесь бывшими учреждениями культа?

— Да, любуюсь.

— Дело хорошее, как видите, культов у нас больше нет. Вы к полудню подходите в амбулаторию, я вас осмотрю, а пока вот приём граждан веду, вам не могу время уделить, не обессудьте. Яшкин, ты почему один, где супружница?

Рослый мужчина вскочил со скамьи, что-то забормотал неразборчиво, выплёвывая слова со скоростью пулемёта.

Село делилось на две части — на главной улице, уходившей влево от церкви, стояли старые дома, с резными наличниками, жестяными флюгерами, низким штакетником и ломаными крышами, они тянулись почти на полкилометра. Ещё две улицы расходились вправо, здесь дома стояли свежие, без изысков и украшательств, заборов не было, только протоптанные тропинки вели к дверям и хозпостройкам. Четвёртая улица, продолжение лесной дороги, через триста метров утыкалась в площадь с большим каменным, явно господским домом, за которым начиналась просека. Здесь от скрежета пилорамы закладывало уши, от небольшого дощатого здания вверх шла короткая труба, выдававшая клубы пара. Видимо, в нём находился тот самый паровой котёл, о котором говорила Маша. Метрах в пятидесяти от котла, рядом с господским домом, возвышалась водонапорная башня из красного кирпича, она была закрыта на замок, но тропинка к двери была плотно утоптана.

Травин до этого видел пилорамы в Пскове, там они стояли возле сплавных причалов на Великой, плоты распускали, и отправляли сразу в распил — сырое бревно и пилится легче, и пилы не портит. Здесь реки не было, брёвна тащили лошадьми из леса, а потом распиливали поперёк и вручную затаскивали на станину. Длинный кожаный ремень, идущий от котла, двигал полотнами, бревно под действием собственной тяжести сползало вниз, в виде досок. Опилки летели во все стороны, густым ковром устилая снег, запах свежей древесины перебивал любой другой.

— Навались, — крикнули сверху, — давай затягивай.

Бревно поползло вверх, трое тянули