Читать книгу - "Беглец - Андрей Никонов"

Парень молчал, только зло сопел.

— Ну?

— Краплёный тебя, сука, из-под земли достанет, ты сынка его марухи убил, он тебя на кусочки порежет, на лоскуты, никуда не скроешься.

— Краплёный — это второй, который молчал, рябой такой? Что, серьёзный человек?

— Очень серьёзный, в Москве мокрые дела творил, — подтвердил возница, — а как повязали, с кичи убёг, власть здесь имеет. Его менты боятся, не трогают, так что ты против него никто.

— Дерьмо твой Краплёный, и приятель его, который Трофимыч. А вы вообще бакланы. Так когда убить собирались? Отвечай, а то смотри, дорога пустая, пристрелю, не услышит никто.

— Так и так ведь порешишь.

— Верно, — сказал Митя, и выстрелил.

Мёртвые тела он оттащил в сторону, кое-как забросал кровавые следы снегом — тот, растаяв, всё смоет, и тронулся дальше, стараясь успеть в Дятлово до наступления сумерек.

* * *

Травин вертел фотографию так и эдак, чувствуя, что во что-то в очередной раз влипает. Карточка завалилась за кровать, значит, принадлежала кому-то, кто жил в этой комнате. Жила — справа на отпечатке стояла молодая девушка с глуповатым лицом и старательно выпученными глазами, а слева, на стуле, сидела Поземская. Навряд ли местная учительница прятала свои вещи в соседнем помещении, но Сергей на всякий случай проверил — осторожно простучал стены и пол. Выглянул в коридор, там возле примуса стояла Анна Ильинична.

— Что вы там долбили, мышей гоняете?

— Ага, их. А вы что, не у хозяев столуетесь?

— Это моё дело, не ваше, — учительница ожесточённо скребла ложкой по дну кастрюльки, аромат от варева шёл совсем не аппетитный, — хотели что-то?

Сергей нащупал в кармане карточку.

— На запах вышел, — сказал он, — думал, крыс морят, а тут оказывается вы еду готовите.

— Да что же это такое, — Поземская в сердцах бросила ложку на пол, — что вы мне весь вечер гадости говорите. Что я вам сделала?

Губы её дрожали, глаза налились слезами, видно было, что учительница готова вот-вот заплакать.

— Знаете что, — поспешил Сергей, пока истерика не началась, — давайте я вам принесу бутербродов с кухни, мне можно, я им плачу достаточно, а вот это мы отдадим собаке. Хотя нет, собаке нельзя, жалко её, просто выбросим. Ну как, договорились?

Поземская кивнула, плечи её поникли, она, стараясь шагать твёрдо, ушла к себе в комнату, хлопнула дверью так, что та снова приоткрылась, послышались рыдания.

— Только бабских слёз мне не хватало, — вздохнул Травин.

Он снял подгорающую посуду с примуса, сходил на кухню, где тётя Сима готовила завтрак загодя, чуть ли не насильно всучил ей рубль, намазал толстым слоем масло на два здоровых ломтя хлеба, сверху бросил по куску окорока, налил в кружку чай, и ногой отворил дверь в комнату учительницы. Та лежала на кровати и всхлипывала, на Травина не отреагировала. Рядом на тумбочке стояла полупустая склянка, Сергей отколупнул пробку, понюхал, покачал головой. Подобным средством он лечил, и практически безуспешно, головную боль.

— Эй, — сказал он, — давайте уже есть, чай остынет.

— Я не хочу, — ответили ему из глубины подушки.

— Это вопрос не желания, а необходимости, — Травин поднёс к голове учительницы бутерброд, повертел, — хлеб грубоват, зато масло отличное, и окорок свежайший. Слушайте, да что я расхваливаю, если не будете, сам съем.

Поземская села на кровати, отобрала у Сергея бутерброд и впилась зубами. Ела она совсем не интеллигентно, жадно сглатывая. Правда, пальцы вытерла не о платье или одеяло, а об носовой платок, и вторую порцию пережёвывала уже тщательнее, запивая кипятком. Травин терпеливо ждал. Наконец учительница доела последний кусок, зажала жестяную кружку в ладонях, грея пальцы. Слёзы у неё высохли и больше не появлялись.

— Что, на награду надеетесь? — снова зло сказала она.

— На какую?

— Известно какую, всем от меня этого надо, а вы вон точно из тех, кто ни одной юбки не пропустит. По глазам вижу, что такой.

— Что, неужели прям всем? — удивился Сергей, учительница была, что называется, миленькой, но совсем не сногсшибательной красавицей, — тут вроде своих девушек полно, и не хуже вас, я сегодня видел.

— Не хуже? — Поземская вскочила, расплескав чай, — а ну подите вон, хам.

Травин решил, что время для разговора о фотокарточке ещё не пришло, он аккуратно закрыл дверь в комнату учительницы, но к себе не пошёл, накинул тулуп, выбрался на свежий воздух. К вечеру подморозило, оттаявшие лужи затянуло тонким ледком, Сергей чуть было не навернулся со скользкого крыльца, выкурил две папиросы, и совсем уже собрался снова идти спать, как увидел на улице оживление. Люди шли к церкви, подсвечивая себе дорогу керосиновыми фонарями и иногда проваливаясь сапогами в глубокие лужи. На память пришло что-то такое, словно из прошлой жизни.

— Strike up the music the band has begun, — напел Сергей, — the Pennsylvania… Куда они все собрались на ночь глядя?

Он напомнил себе, что всё, что тут происходит, его не касается, и что через три, а лучше два дня он должен уехать и оставить это артельное село в прошлом, и что всякие фотографии с незнакомыми людьми, найденные в неподходящем месте, могут вообще ничего не означать, а нервных учительниц хватает с избытком по всей Советской России, взять хотя бы Варю Лапину, но сошёл, а точнее — соскользнул с последней ступеньки, и направился на вечернюю прогулку.

Глава 13

Глава 13.

30/03/29, сб

Площадь перед церковью освещали шесть высоких фонарей Вельсбаха, они давали достаточно света, чтобы можно было различить лица. Перед входом стоял милиционер Гриша в фуражке и с амбарной книгой, он отмечал каждого, кто заходил внутрь.

— Извиняй, Серёга, вход сегодня только для артельщиков, — важно сказал он, заступая дорогу, и тут же отвлёкся на очередного посетителя с фонарём, — Меринов, номер какой? Триста пятнадцатый? Проходи быстрее, сейчас начнётся.

Видимо, Меринов был одним из последних в списке, Гриша пересчитал сделанные пометки, ставя точки химическим карандашом, поделился с Травиным папиросой и спрятал правую руку в карман, погреться.

— Что за собрание? — поинтересовался Сергей.

— Такое, брат, важное, Пётр Лаврентьевич каждую субботу собирает, чтобы, значит, массам свет нести. И похвалит, и пропесочит, а иначе как, народ разбалуется, чудить