Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

Вечерело.

Листва берез, вялая от жары, чуть подрагивала под мягкими порывами ветерка. Даже не ветерок, собственно, а так, некие неясные перемещения хорошо прогретых воздушных масс. Глухая немощенная улочка, ответвляясь от главной, исчезала в плотном массиве берез и китайской сирени. Но это был не парк, потому что из-за листвы, из зарослей, утомленных июльской долгой жарой, доносились всякие волнующие запахи и легкий сладкий дымок сжигаемых в печке дров. Внизу, под балконом, парусом надувалось бело-голубое полотнище, натянутое над столиками летнего кафе.

Уверенно, как осы, гудели под полотнищем местные выпивохи.

Что-то насторожило Шурика.

За кустами сирени, украшающими площадь и подходящими прямо к открытому кафе, кто-то-стоял...

И не просто стоял.

Этот кто-то стоял затаившись. Он внимательно вглядывался в окна гостиницы, не забывая и про выпивох, гудящих в кафе. Он был напряжен, он понимал, что совершает что-то непозволительное, но стоял, всматривался настороженно.

Шурик тоже насторожился.

Женщина?.. Вроде непохоже... Слишком уж плоская... Провинция гордится крупными формами.

Мужчина? Тогда почему бедра так широки? Ишь, застыл будто каменный...

А каменный и есть! — дошло до Шурика. Скульптура! Пракситель эпохи раннего сенокоса. Аполлон ужалившийся.

Пытаясь получше рассмотреть скульптуру, Шурик перегнулся через перила.

На плечах Аполлона ужалившегося топорщилось нечто вроде каменной телогрейки, плотно обхватывающей немощную грудь, каменные штаны, на ногах лихо смятые в гармошечку, туго обтягивали круглые, как гитара, бедра.

Мужик, утвердился в мнении Шурик. Он даже рассмотрел в откинутой руке мужика зазубренный серп. Так сказать, по грибы вышел, на жатву. Самое время.

Но если мужик, зачем ему лохматые космы? А если женщина, почему с такой прытью рвет от нее каменный пионер с разинутым ртом и пустым лукошком? За вторым серпом побежал?

Загадка.

Много загадок на свете. Вот, например. Сколько граммов кальция в сутки должен получать муж от жены, чтобы всего за одну неделю его рога вымахали на метр? Или, если уж быть совсем серьезным: сколько самодельных обрезов припрятано в разных укромных местечках России? И где, скажем, завтра всплывет очередной?

И так далее.

В комнате затрещал телефон.

Конечно, Роальд.

Роальд все рассчитал по минутам.

Желания Шурика, даже смутные, не были для него тайной.

Пива выпей, разрешил Роальд, но ничего больше. И на свои. Я пьянству сотрудников не потатчик. А что душ холодный, прекрасно. Зимой в Т., как правило, нет холодной воды. Еще вопрос, что предпочтительней.

И добавил: в номере не сиди. Вечерняя жизнь Т., по крайней мере, та ее часть, которая тебя интересует, проходит в шумных общественных местах, в таких, как кафе, расположенное под твоим балконом. Спустись в кафе, возьми пива, присмотрись, что к чему, но никак ни во что не вмешивайся.

— А если Лигушу начнут убивать? — хмыкнул Шурик.

— Лигушу убьют пятнадцатого, — уверенно ответил Роальд. — Если ты не дурак, прислушивайся к моим словам. Сиди в кафе, наслаждайся жизнью. А если на Лигушу наедут, — все же добавил он, — смотри, чтобы ничего такого там не случилось...

— Трупа, что ли?

— Ага.

— Ясно, мой кукушонок!

Пыль еще не осела после набега покупателей, а на нашем складе опять „Петров", „Орлов", „Горбачев", „Распутин", „Демидов", и все, что требуется для такой компании!

Шурик спустился в кафе.

Несколько столиков, легкие ограждения, полосатый тент над головой.

За столиком, приткнувшимся к красной кирпичной стене гостиницы, скучали длинноволосые тинейджеры. Человек семь. Они так походили друг на друга, будто их сделали с помощью фоторобота. Побитые носы, синяки под глазами, патлы до плеч. Ладони тинейджеров сами собой, независимо от сознания, отбивали по столику сложный, постоянно меняющийся ритм. Ни жизнь, ни погода, ни соседи по столикам тинейджеров не интересовали. Вечеринка молчания. Вечеря равнодушных. В глазах, дьявольски пустых, Шурик ничего не увидел, кроме извечного, как звезды: „Козел!...“

И соседний столик был занят.

Занимали его мужики в цвету. Младшему под сорок, старшему за пятьдесят. Золотой возраст, лучше не бывает. Любохари, любуйцы, сказал бы Роальд, обожающий цитировать глупости Врача. Даже странно, подумал Шурик. Нет человека более самостоятельного, чем Роальд, а такая зависимость. ..

„В половинчатых шляпах совсем отемневшие Горгона с Гаргосом, сму-у-утно вращая инфернальным умом и волоча чугунное ядро, прикованное к ноге, идут на базар..."

Подумать только, такое мог нести Роальд! Причем с таким видом, будто понимал что-то. Цедил с торжеством: „В сапожках искристых ясавец Лель губами нежными, как у Иосифа пухового перед зачатием Христа, целует пурпур крыл еще замерзшего Эрота..."

В первый раз Шурику послышалось — енота, но узнав, что речь идет все же о боге любви, он несколько успокоился, хотя что там — бог любви! Обычное, в сущности, хулиганство. Колчан за спину, на глаза платок, и пошел, не глядя, садить стрелами по толпе.

Хорошая компания,.оценил Шурик. Эти долгую жизнь прошли,.умеют, наверное, веселиться. Голубые брюки, пусть не новые, застиранные, но белые рубашки... В сапожках искристых ясавец Лель... И скользкий иезуй с ними, он же соленый зудав... И потрепанный жизнью сахранец, он же наслажденец сладкий, с усами, как у бывшего вице-президента...

Шурик усмехнулся. Хорошие мужики.

— Весь класс по-чешски!.. — потрясал кулаками здоровенный Гаргос, смутно вращая инфернальным умом и обращаясь в основном к потрепанному жизнью сахранцу. — Это вам не пиво сосать!.. Год сорок второй, зима, воробьи дохнут, а мы язык учим... В нашу деревню немца прислали. Он вовремя сдался в плен, его проверили, и прямо к нам. Днем, значит, коровник чистит, а вечером учит языку. Тихий фриц, жизнью сломлен. Кто мог знать, что вовсе не фриц он, а чех, и учит нас чешскому, а не немецкому? Деревня у нас дружная, все учили. До сих пор старики помнят, как будут духи по-чешски...

Издалека, из-за берез и сирени, вдруг долетел, пронесся над площадью рыдающий женский голос:

— Барон!.. Барон!..

Поскольку ни молчаливые тинейджеры, ни компания, окружавшая Гаргоса, никак нс отреагировали на далекие рыдания, Шурик решил, что поиск баронов в Т. в общем дело налаженное, будничное. К делу этому тут привыкли, как, скажем, к приему бутылок. И выбросив голос из головы, Шурик еще внимательнее присмотрелся к компании Гаргоса.

Двое сидели спинами к Шурику.

Судя по багровым, в складках, затылкам, по плечам, туго обтянутым рубашками, крепкие они были мужики. И смеялись крепко, с чувством, и стояли перед ними пивные кружки тоже крепко и с чувством. И так же крепко и с чувством смеялся над собственным рассказом здоровенный Гаргос, выучивший по ошибке чешский