Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

Анни-Мари. (Плачет навзрыд. До глубины оскорблена в лучших чувствах. Чтобы черт морской побрал этих мужланов!)

Остров Змеиный. (С ним что-то происходит... Он просыпается... Получает долгожданную свободу и независимость, приходит в движение, плывет, клацает зубами... Его хребет, поросший молоденьким леском, оказывается хребтом проснувшегося гигантского чудовища, похожего на лохнесского плезиозавра, но раз этак в тысячу больше и страшнее. Как можно побольше и как можно пострашнее! Чтоб страшно было!.. Еще больше!.. Еще страшнее!.. Открывается страшнейшая зубастая пасть, способная заглотить целый авианосец...)

Занавес опускается.

Раздается СЛОВО: — AM! !

Акт 2, ФИНАЛЬНАЯ СЦЕНА.

В небе суетятся осиротевшие „Фантомы" и „Миги".

Во чреве чудовища на палубе авианосца „Уиски“ духовой оркестр Военно-морских сил США еле слышно исполняет „Долли, Долли, алилуйя".

На хребте ублаготворенного и опять уснувшего на тысячелетия острова Змеиный поднят военно-морской купальник Иностранного легиона. Под ним в заброшенной зоне лежит счастливая обнаженная Анни-Мари. Солнце страстно ласкает ей грудь, бедра, ягодицы, руки, ноги и что там еще есть у прекрасных француженок.

Занавес опускается.

Владимир Шкаликов

ЗАПАХ И ЛЮБОВЬ

Когда приехал сюда, мне здешний непрерывный дождь весьма понравился. Перед этим командировка была в сухие места. Домой вернулся — опять жара и сушь. Так что неделю прожил здесь, как у бога за пазухой: тепло и сыро.

Но, как сказал поэт, лишь изменчивость непреходяща.

Через неделю деньги кончились, а командировка — нет: не выполнил задачу. Связался по телефону со своими. Командировку продлили, обещали тут же выслать деньги. Третий день высылают, а у меня знакомых — шаром покати. Из гостиницы выселили, есть не на что, ни плаща, ни зонтика. Словом, дождю больше не радуюсь. Собрал последнюю мелочь, сижу мокрый на почтамте и творю телеграмму. Текст нужен короткий, но убойно убедительный: „Одиноко умираю бездомным голодом где деньги думко“ — примерно так. Если писать это в три строчки, будет понятно, что „Где деньги" — это вопрос, а Думко — моя фамилия. Но, может быть, есть вариант позабойней и покороче? „Бездомно умираю голодом"... Каждое сэкономленное слово — это пятак на ту буханку хлеба, которую я должен буду растянуть на пару дней. Но как сэкономить четыре слова из семи? Адрес — неприкосновенен... На вокзале ко мне уже присмотрелись и сегодня ночевать точно не дадут. Полбеды, если б меня задержали, накормили и дали ночлег, хотя бы и в камере. Нет, меня просто выведут из вокзала. Под дождь. Я неделю не мылся, и под летним дождиком мне только польза, если бы... Если б было во что переодеться... Ну, и так далее.

В почтамте душно и сыро, поэтому одежда на мне не сохнет, скоро начнется озноб. Заболеть — это бы неплохо: больница, гигиена, запах кухни, звон посуды. Но я в командировке не от завода. Я — от кооператива. Мне нужно не болеть, а дело делать. Повздыхаешь тут по старым временам: хоть и жизни не было, умереть не давали.

Ломаю голову над текстом и вдруг слышу, как кто-то нюхает мою макушку. Кто-то вдыхает осторожно и глубоко, не сопит, выдыхает в сторону, но мне все равно слышно.

Оборачиваюсь не спеша, с достоинством, немного возмущенно.

Женщина. Молодая, моих лет. Не красавица, но все на месте. Глаз не отводит, а наоборот — смотрит с интересом, каков объект обнюхивания спереди? Губы чуть шевелятся, будто не решаются на улыбку.

Я еще не подвергался человеческому обнюхиванию. Собаке дал бы лизнуть руку. Погладил бы кошку. А с этой как? Не шутит, серьезная, делом занята, будто пыль со стола вытирает и взглядом просит приподнять локти. Хоть оно и раздражает, а все равно приподнимешь. Я киваю ей почти одними глазами и отворачиваюсь.

Ее белая кофточка всплывает в поле моего зрения и опускается. Села на соседний табурет.

Ну, сиди, что же с тобой делать. Только не мешай. Мне надо жизнь спасать.

Нет, не мешает. Ничего не говорит, но разглядывает откровенно. Будто хочет вспомнить. Или мне что-то напомнить.

Да не знакомы, не знакомы. Я здесь впервые. И лиц таких отродясь не встречал, всех женщин моего прошлого узнаю без труда. И даже девочек. Поглядываю на нее между делом. Нет, и в детстве не встречались. Гарантия.

Она слегка и коротко улыбается. Я говорю:

— Мы ведь не знакомы?

Она молча кивает, но тут же пожимает плечами, иронично отклонив голову вбок. Разберись-ка. Но мне до того ли? Заполняю бланк наскоро — черт с ней, с буханкой — и отправляюсь к стойке, расставаться с последней мелочью.

Ожидая у стойки, пока пересчитывают слова и пятаки, спиной чувствую, что любознательная особа не уходит. Оборачиваюсь. Сидит, где села. Ну что тебе надо? Не тот я, кого ты искала...

К выходу мне идти мимо нее. Проход неширок. Хорошо бы пройти и не встретиться с ней глазами. Но за каких-то два шага она резво встает и направляется к выходу впереди меня. Поневоле разглядываю: короткая прическа, средней ширины плечи, гимнастическая спина, талия, бедра — все при ней, все в норме, но ничего в глаза не лезет.

Выходим на крыльцо, она впереди, вскидывает перед собой зонтик и нажимает кнопку. Цветастый купол из японского шелка раскрывается сам с хлестким щелчком. Она весело пугается и протягивает зонтик мне:

— Только вчера подарили, я его еще боюсь.

Мягко берет за ту руку, в которую я принял зонт, и мы идем куда-то. Мне все безразлично. Пока разберется, может, успеет накормить... Почему-то у любой женщины всегда есть еда.

— Варя, — она смотрит на меня, ручка зонтика делит ее лицо пополам, абсолютно симметрично, в аккуратных ушах голубеют сережки-незабудки, серебро с эмалью, абсолютный вкус.

— Иван, — я не называю фамилии, могла сама увидеть через плечо, когда нюхала. — Куда мы идем?

— Боитесь?

— Нет. Просто интересно.

— А почему не боитесь?

— Потому что нечего терять.

— А жизнь?

— Кому нужна чужая жизнь?

— А вдруг?

— Тем более интересно.

Она улыбается такому ответу и сообщает, что, если я не очень занят, то мы идем к ней в гости.

Итак, в гости. Не больше, но и не меньше. Меня выбрали. Избрали. Выделили. Интересно, по каким признакам?

По внешности? Ей не шестнадцать лет... По каким-то особым мужским приметам? Не разбираюсь в этом... Заподозрила богатство? Исключено... Допустим, разглядела, что я не местный. Что ей может быть нужно от