Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

огорчился не очень, к мысли о том, что это неизбежно, он привык, о хлебе насущном можно было не беспокоиться — Алик поставлял продукты исправно, но образовавшаяся пустота была тягостна, к тому же мучила постоянная зависимость. Выпрашивать мелочь на расходы у Алика становилось унизительным, хотя тот, проявляя деликатность, сам иногда оставлял десятку-другую на кухонном столе.

Теперь днем Вениамин часто без определенной цели слонялся по городу, читал объявления о трудоустройстве и даже как-то зашел на вновь открывшуюся биржу труда, где ему за пятнадцать минут подыскали новое место работы. Но, хорошенько подумав, по указанному на бумажке адресу Косяков не пошел и продолжал свои бестолковые прогулки.

Бершадский заходил в гости крайне редко. Он тоже изменился и хотя по-прежнему работал в пяти редакциях одновременно, жаловался на судьбу все ожесточеннее. Алика он ненавидел.

— Ну почему другим все! — делая ударение на последнем слове, вопрошал он. Приятели сидели на скамейке в прогретом солнцем скверике Павшим Борцам. — Развелось контор! Банк „Восток", „Менатеп" какой-то, потом эта „Алиса". Телевизор включить нельзя. Половина газет — реклама. Ведь было времечко! В автобусе проехал — заметка. В парикмахерскую зашел — статья. О чем угодно писал. А теперь? Кого, скажи, интересует парикмахерская и то, как мастер работает? Нет, требуют писать о рыночных отношениях. Вот они где у меня, эти рыночные отношения! Развели буржуйство, бутылку „Агдама“ не купишь.

— Так ведь и получаешь сейчас больше.

— Шиш больше! Пересчитай-ка на нынешние цены, что получится? Один убыток.

Имени Алика Борис старался не называть и, как язычник, прибегал к иносказаниям.

— А этот-то, твой, тоже капиталистом заделался. Вот скажи мне, откуда у него деньги?

— Не знаю, — вяло отбивался от агрессивного друга Вениамин, не желая посвящать Бориса не в свои дела. — Зарабатывает.

— Как же! Украл или ограбил кого. Подожди, и ты через него погоришь. Заметут обоих, как миленьких. Его, как грабителя, тебя, как пособника.

— Да что ты к нему привязался?

— Ты что, не помнишь, кто это? Сказать? Мышь! Вот кто! Оборотень! Они все такие, из подвалов повылазили, ступить некуда. Я все вижу! — Бершадский грозно тряс пальцем и закуривал очередную сигарету. — От меня не скроешь.

Днем Алика дома не бывало никогда. Случалось, что он не приходил и ночевать, но если исчезал, всегда предупреждал об этом по телефону. Недавно, на удивление остальным жильцам пятиэтажки, им установили аппарат, протянув воздушку. К появлению в квартире телефона Косяков отнесся как к должному, отметив лишь про себя, что для Алика, пожалуй, не осталось ничего невозможного. Когда он рассказал об этом Борису, тот лишь скрипнул зубами.

— Я так и знал, — сказал он наконец после долгого молчания. — Это — заговор. Слушай. — Он внимательно посмотрел Вениамину в глаза. — Сейчас я тебе кое-что расскажу. Только не удивляйся. — Бершадский полез во внутренний карман бушлата и извлек истрепанную общую тетрадь в синем коленкоровом переплете. — Сюда я записывал все, что нашел в книгах о мышах. Это такие твари!

— Интересно, — приготовился слушать Косяков. — Давай рассказывай.

— Ты не смейся, — сурово предупредил Борис. — Тут, брат, не до шуток. Например, вот. В средневековых китайских легендах мыши, как и лисы, часто представляются оборотнями. Они способны на любую гадость. Существует легенда о студенте, встретившем пять мышей-оборотней. Так они такого натворили! Превращались в судей, наместника и даже в самого императора. В результате дела в Китае запутались и по всей Поднебесной поднялась такая смута и неразбериха, что Юй-ди был вынужден послать на землю Нефритового кота, чтобы переловить всех мышей-оборотней.

— Кто такой Юй-ди? — спросил порядком подзапутавшийся Косяков.

— Юй-ди — верховный владыка, нефритовый государь, ему подчинена вся Вселенная, земля, небо и подземный мир, а также все божества и духи. Только его вмешательство смогло остановить козни оборотней. Не забывай, все они были мышами.

— Ну и что

— Он еще спрашивает! Хорошо. Если тебе не нравится китайская мифология, обратимся к славянской. Тебе говорит что-нибудь слово — двоедушник?

— Неискренний человек?

— Правильно. Но, между тем, у славян это еще и существо, способное совмещать в себе два естества, две души, человеческую и демоническую. Число два здесь — бесовское, нечистое и опасное, в отличие от чисел один или три. Двоедушник может быть мужчиной или женщиной. На Карпатах его зовут босоркун. Так вот, этот двоедушник способен принимать любой облик, но чаще всего — мыши. Если бродящего двоедушника кто-либо будет задерживать, он может убить силой, от которой нет спасения.

— Боже мой! — испугался Косяков за Бориса. — Что ты городишь! При чем тут китайцы, славяне и их сказки?

— Нет, ты определенно дурак, — закричал разошедшийся Бершадский. — Какие тебе еще нужны доказательства? Ведь даже любой восточный двенадцатилетний цикл начинается с года мыши. Именно мыши, а нс дракона, например, что было бы, казалось, естественнее. Я чувствую — началось! Мыши пришли на землю, чтобы изничтожить людей. Я все вижу! — Бершадский демонически захохотал и безумным взглядом уставился на Косякова. — Его надо убить!

— Алика? — ахнул Вениамин.

— Да, это го .

— Ты с ума сошел! Ты это серьезно?

Впрочем, об этом Косяков мог бы и не спрашивать. То, что Борис говорит вполне серьезно, не вызывало ни малейших сомнений. Руки Бершадского слепо ощупывали бушлат, как будто отыскивали в его карманах злодейский кинжал или пистолет.

„А ведь с него станется", — подумал Косяков и ужаснулся. Ему представилось, как Борис подкарауливает ничего не подозревающего Алика в темной подворотне и всаживает ему в спину нож.

— Давай поговорим спокойно, — попробовал он образумить свихнувшегося журналиста. — Что мы об Алике знаем? То, что он был мышью? Хорошо. Но это знаем только мы, а если рассказывать об этом другим, то никто не поверит. Это уникальный случай, феномен. Обычная логика объяснить подобное не в силах. Ведь не можешь же ты прийти, скажем, в милицию и обвинить Алика в том, что он из мыши превратился в человека. Даже, если ты им прочитаешь все свои записки, тебе не поверят. В лучшем случае не поверят, а в худшем — отправят в сумасшедший дом.

— Ну уж нет, — возразил несколько успокоившийся Бершадский. — Сейчас за правду в психушку не сажают. Сейчас — другое время. А ведь ты подал мне мысль. Не буду я его убивать физически,