Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

к существованию, определенная ограниченность... Вы понимаете, о чем я говорю? У них нет выбора. Куда, скажем, пойдет Тамарочка, если попадет под сокращение? Или Олечка? Они ведь уже не девочки. А вы — мужчина. Вы — способный, энергичный. Нет, нет, не надо скромничать, я все вижу и понимаю. Короче, Вениамин Никитич, не скрою, как это ни тяжело для меня, но по согласованию с директором под сокращение попадете вы.

— Да? — глухо переспросил Косяков. Новость не была неожиданной, но все равно слышать такое неприятно.

— Да, именно вы. Думаю, для вас это даже полезно. Ну, что вы сидите и киснете тут в четырех стенах? Вокруг столько возможностей, и, я вижу, вы их не упускаете... Так как, подписываем приказ?

Как ни щекотлива была ситуация, Косяков понимал, что к нужному ответу его подвели довольно ловко. Попробуй он сейчас возразить, и окажется, что мужчина в расцвете лет отказывается помочь в трудный момент своим более слабым коллегам. А согласиться со сказанным означало одно — надо собирать вещи.

— Это произойдет не сразу, — пообещала Инга Валентиновна. — Примерно месяц можете спокойно работать. Потом выйдет приказ. Если не найдете работу раньше, два месяца будете получать выходное пособие.

„Это конец“, — подумал Вениамин, но вслух сказал то, что от него требовалось, и Инга Валентиновна покинула его, ласково потрепав по рукаву.

Весь день Вениамин слонялся по институту в смятенных чувствах. За столом не сиделось, да и все равно там делать нечего. Хотелось отправиться куда-нибудь и выпить граммов сто коньяка, но с наличными обстояло туго. Вещи и продукты Алик предпочитал покупать сам. Приодев Косякова, он ежедневно притаскивал в квартиру очередные приобретения. Появился цветной телевизор „Горизонт", стереосистема, правда, отечественного производства — Алик не скрывал своего пренебрежительного отношения к этой бытовой электронике, но об иномарках предпочитал пока лишь рассуждать, высказывая, кстати, немалую осведомленность. Становилось ясно, что основной заработок он временно придерживает.

Чем Алик занимался на рынке, Косяков не знал. Да и на рынке ли? Сам Алик о работе и доходах предпочитал не распространяться, так что Косякову приходилось воспринимать произошедшие перемены, как должное. Конечно, Вениамин крепко задумывался, откуда могут появляться в доме все новые и новые блага, но каждый раз отгонял неприятные мысли, утешаясь тем, что сейчас так живут многие. Правда, на близких знакомых это правило не распространялось.

Так, Бершадский, выпустив хилую брошюру о борьбе с домашними паразитами, полностью разочаровался в издательской деятельности и ударился в запой, оставив Алика и Вениамина в покое. Сам Алик теперь запасы спиртного держал в кладовке в прочно запакованных коробках и доставал не часто, хотя там в избытке хранилось и столь любимое им шампанское. Пару раз поклянчив на опохмелку и получив отказ, Бершадский обиделся и норовил перехватить Косякова в институте, чтобы не идти к нему домой.

— Вот гад! — откровенничал он с Вениамином, провожая его до остановки. — Я ведь столько для него сделал. Помнишь Новый год? А как мы возились с ним, пока он дома сидел? Кормили, поили, разговоры разговаривали.

Косяков согласно кивал, отдавая должное словам Бершадского, но в душе оставались кое-какие сомнения. Что ни говори, а сегодняшнего благополучия Алик добился сам и ему самому решать, как вести себя дальше. Пьяная настойчивость Бориса была не всегда приятна. К тому же у Алика сейчас столько дел. До пьянки ли? Но цепкий, как клещ, Бершадский не желал этого понимать.

— Я в него душу вложил, ничего не жалел, а он мне сейчас под зад коленом. У-у, мышь!

— Да что ты на него взъелся? — пытался утихомирить Бориса Косяков. — Он ведь тебя из дома нс гонит. А что пьешь много, так, может, Алик и прав. Пойдем к нам, поужинаем. Вчера Алик стерлядь приволок, уху сварим.

— И никакой благодарности! — не слушал его Бершадский. — Налей* прошу, сто грамм. Душа горит. А он — кефиру попей. Жлоб! Толком подумать, сам-то, ни имени, ни фамилии.

Но вот здесь Бершадский ошибался. Как раз накануне Алик поразил Косякова тем, что выправил себе паспорт.

— Есть повод отпраздновать, — встретил он Косякова в прихожей, загадочно улыбаясь. Посреди комнаты стоял стол с бутылкой отсверкивающего фольгой шампанского.

— Неужели? — усомнился усталый Косяков, снимая пуховик.

— Есть повод, есть. Вот!

Перед носом Вениамина открылась темно-красная книжечка с золотым гербом на обложке. С первой страницы на Вениамина глянула самодовольная рожа Алика.

— Это как? — не понял Косяков. — Фальшивый, что ли?

— Боже мой! — трагически воскликнул Алик. — Конечно, настоящий! Что я тебе, уголовник?

— Ну-ну, — сказал Вениамин и взял паспорт в руки.

Нет, все здесь было по-честному. Фотография, печать, аккуратно заполненные страницы.

— Алик Джафарович Фолиян. Год рождения — семьдесят шестой. Место рождения — Баку. Национальность — русский. Что это такое?

— Темный человек. Это — паспорт. Документ. Посмотри-ка еще прописку.

Косяков открыл нужную страницу и прочитал свой собственный адрес.

— Как это тебе удалось?

— Мелочи. Нет ничего невозможного.

— А отчество, фамилия?

— Какая разница. Доволен?

Косяков и в самом деле был доволен. Уже не раз он задумывался о том, что их мирная жизнь может рухнуть при первом визите участкового милиционера. Соседка из квартиры напротив никак не могла простить Вениамину исчезновения любимого кота и к появлению в доме еще одного жильца относилась с подозрением.

— Кто это у вас живет? — интересовалась она, появляясь на лестничной площадке всегда в тот момент, когда Косяков собирался открыть дверь.

— Родственник, — мямлил Вениамин. — С юга.

— Странный у вас родственник, — качала головой старушка. — Не здоровается.

У Вениамина вертелось на языке нехорошее словцо, могущее удовлетворить праздное любопытство, но, помня о суровых советских законах, он заставлял себя быть сдержанным.

Теперь же проблема отпадала сама собой, хотя подлинность документа вызывала сомнения.

Но Алик был счастлив. Пробка от шампанского ударилась в потолок и, как юла, завертелась на полу. Шипучее вино, переполняя стакан, полилось на клеенку. Косякову ничего не оставалось делать, как поддержать тост и отпраздновать появление еще одного достойного члена общества.

Весна все чаще напоминала о себе короткими вылазками: после морозного утра к обеду принималось капать с крыш, в подземных переходах стали продавать веточки мимозы, двери автобусов как-то сразу оттаяли и начали открываться без противного визга и скрежета.

В институте вывесили приказ о сокращении, и свою фамилию в черном