Читать книгу - "Новая Переменная - Канира"

почувствовала сильную боль в ноге. Она не могла встать с постели.

Я помню этот момент, как будто всё вокруг замерло. Кара на больничной койке, в её глазах — тот же неподдельный страх, который я видел в себе, когда мне ставили диагноз. Я пытался успокоить её, как мог, но сам был в панике. Операция была несложной, но её организм ослабел за время болезни, и, несмотря на все усилия врачей, она не смогла преодолеть инфекцию. И вот однажды я стоял в коридоре больницы, смотрел в пустые глаза моей дочери и знал, что ничего уже не вернуть. Кара ушла, так и не став той женщиной, которой она могла бы стать. Она так и не отпустила меня. Но это была её роль — быть сильной до самого конца. Глаза начали жечь, но это стало уже привычным чувством, и я не обращал на это внимания. Когда Кара ушла, Кларк стал другим. Это был не тот мальчик, которого я знал. Он стал молчаливым, серьёзным, не желал ничего, не мог найти себе места в мире, который был теперь полон пустоты. Он потерял часть себя, часть, которая была связана с её светом. Мы пытались говорить, я пытался поддерживать его, но страх и боль стали слишком сильными для нас. Он стал болеть. Вначале это было просто утомление, слабость. Потом температура. И, наконец, врачи поставили страшный диагноз: остеосаркома, рак костей. Я не мог поверить, что моя жизнь снова рушится. Это было невыносимо. Я стал тем, кто передал это своим детям, и теперь причина их смерти была во мне, в моей наследственности. Врачи убеждали меня, что это не так, но я им не верил.

Я помню, как он лежал в больнице, не мог вставать. Мы с ним говорили, когда он был в сознании, и каждый раз, когда его глаза открывались, я видел, как он пытается бороться, как он всё ещё верит, что может победить. Но я знал, что не смогу спасти его. Увы, к 2058 году рак был тем, что не могли вылечить.

— Пап, — сказал он как-то ночью, едва открыв глаза. — Мы с тобой ещё сможем путешествовать. Помнишь, ты говорил, что, если бы был шанс, мы бы поехали туда, где океан? Давай поедем. Я тебя возьму. Устроим нам настоящий круиз.

Я не знал, что ответить. Я просто молчал и держал его руку.

Через месяц Кларк тоже ушёл.

Теперь я стою на могилах своих детей. Кара и Кларк. Два огня, которые погасли так быстро, что я даже не успел понять, как их не стало. Это не моя история. Это не моя жизнь. В моей жизни не должно было быть таких концов.

Но я сижу здесь, один, среди их могил, и понимаю, что ничто не останется. Ни воспоминания, ни старания. Мир продолжает идти своим чередом. А я потерял всё. Может быть, так и должно было быть. Мои глаза, которые уже давно стали раскалёнными углями, давали мне сил, чтобы ходить. Без этой боли я бы никогда не смог встать.

Прошло больше года с того дня, как я похоронил Кларка. И каждый день я просыпаюсь с ощущением, будто части меня ушли вместе с ним. Кара и Кларк. Два самых важных человека в моей жизни. Я пытался найти смысл в жизни, когда их не стало. Но в мире, где больше нет того, ради чего стоит бороться, смысл теряет всякую ценность.

Всё казалось пустым. Мои дни стали похожи на дни, когда я ещё боролся с болезнью. Я просыпался, занимался домашними делами, пытался работать. Но это всё было так механически, как будто я существовал, а не жил. Я всё чаще ощущал, как мир уходит от меня, как если бы я стоял в центре пустого пространства, где всё постепенно рассыпается. Люди, события, запахи — всё превращается в звуки, которые не оставляют никакого следа.

Я не знал, что делать с этой пустотой. Я даже пытался вернуться к работе — учёным, как был раньше. Я возился с проектами, проверял детали, делал всё по старому методу, но это было уже не то. Мне не хотелось работать. Не хотелось ничего. Но я продолжал, потому что не знал, что ещё делать. Люди вокруг меня как будто не замечали, что произошло. Для них это было всего лишь несчастье, которое пережил один человек. Они старались поддержать меня, говорили слова утешения: «Ты должен быть сильным», «Ты справишься», «Ты не один». Но каждый раз, когда я слышал эти слова, мне становилось только хуже. Как будто они ещё больше показывали, насколько я одинок. Насколько я разрушен. Пару раз я пытался рассказать о своём горе другу — кому-то, кто бы мог понять. Но они не понимали. Не могли. Они не потеряли детей. Они не пережили того, что пережил я.

Каждый вечер я садился у окна, а на столе лежала фотография Кары и Кларка. Я долго смотрел на эти лица, пытаясь понять, что теперь делать с тем, что у меня было. Всё, что я чувствовал, было разочарованием. Я потерял не только их, но и самого себя. И, несмотря на всю боль, мне не оставалось больше ничего, что могло бы вернуть хоть каплю смысла.

Иногда, когда я сидел на кухне, выпивая чашку чая и глядя в окно на пустую улицу, я вспоминал, как это было — когда мы с детьми жили по-настоящему. В доме всегда был шум, смех, глупые разговоры и споры на тему, кто из нас сильнее, кто быстрее. Кара и Кларк всегда наполняли дом светом. Их присутствие было жизнью в том, что казалось мёртвым. Мы часто собирались всей семьёй вечером, садились за стол и делали друг для друга странные подарки, всякие поделки и рисунки. Кара с её идеальными, аккуратными работами и Кларк, который рисовал монстров с гигантскими ушами и губами, постоянно смеясь.

Теперь же в пустых комнатах дома было только эхо их голосов, которые я больше не слышал.

Я пытался наполнять пространство их отсутствием. Оставлял вещи, которые они любили — игрушки Кларка, её школьные книги, которые она так тщательно собирала, ещё те игрушки, которые в какой-то момент оказались забытыми. Иногда я даже думал, что, если оставлю их здесь, в этих комнатах, как они и были, то, может быть, однажды они вернутся.

Это странное и болезненное