Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

66

«Забывать» работает так. Что захочешь, то и можешь забыть. И даже само то, что хотел забыть, забудешь. Со всех сторон воспоминания появляется граница, и уже не остается никакого способа добраться до него, если только не перекатился через эту границу. Намеренно или случайно. Но даже если перекатился, то того изначального воспоминания уже не осталось, только его переосмысление. Чем-то похоже на процесс перерождения: говорят, что, до того как стать зародышем, ты был кем-то еще, но теперь, в этой жизни, день за днем формировалась новая личность. Ты уже не тот, что был в прошлом рождении, – кто-то другой. С ним тебя связывают воспоминания – если вспомнишь. И на забытое, и на новое смотришь, широко открыв рот и вытаращив глаза. Потому что за границей новый мир, пойдешь ли ты назад или вперед. Так, когда две женщины в этой истории добрались до Хайбера, это был тот же Хайбер, что и раньше, но и совершенно новый, и опасности тоже новые, хотя, говорили, был опасным и раньше.

События путаются так же, как разговоры, если это не презентация на семинаре. Время и порядок перемешиваются, дыхание, взгляды, запахи, вкусы, колеса, колосья, стихи и проза – тоже.

Потому грохочет ветер – что сталкивается со всем подряд, а развернувшись от удара, опять сталкивается там с ветром.

Ветер – это память, это вопрос. Помнить нужно обязательно. Спрашивать тоже. Почему? Как? То, что было. Вот так. И что тогда? В стенах – вопросы и память. В словах. Взглядах. Лопаются, ускользают и опять возникают. Что мое? Кто я? Где моя деревня? Что глазеешь? Это не те вопросы, зазубрив ответы на которые, ты напишешь экзамен и получишь оценку. У вопросов нет ответов. «Где наша Индия?» – твердят и твердят без конца, но даже те, кто когда-то поднял это вопрос, вряд ли знают ответ.

Дело в том, что вопрос – он не про что-то большое. Огромное, великое, масштабное, охватывающее. Он про малое. Незначительное, мелкое, детальное. Да и не вопрос даже. Нужно смотреть, подмечать, обращать внимание, сосредотачиваться. Вглядываться в детали. Одно дерево стоит в лесу особняком. Одно лицо, мелькнувшее в толпе. Появившаяся на миг злобная улыбка на сочувствующем лице. Крошечная веснушка, выбравшаяся из-под макияжа, чтобы посмотреться в зеркало в лифте. Все остальное говорится, чтобы утаить, скрыть детали.

Поэтому глаза слепого всегда смотрят вдаль. То, что далеко, там и спрятано. Смотри рядом, если надо смотреть, только это уведет твой взгляд вдаль – муравей полз по стене, заполз в щель, пробил ход своим дыханием, вылез с другой стороны, перешел границу и, преодолев Хайберский проход, попал в другой мир. Преодолел и приблизился.

Если бы смотрели вблизи, то смогли бы разглядеть намерения других. Если бы не жили только собственными смыслами, заметили бы много деталей. И тогда поднялись бы вопросы, или их стали бы поднимать. Намертво укоренились в мысли, что она никогда не вернется туда, да и разве можно разглядеть что-то сквозь свою непоколебимую уверенность в том, что, нагулявшись, если и вернется, то только сюда? Разве можно расслышать, как однажды скажет: «Мне нужно идти?»

67

Дочь упала.

Солнце садится, Мама, перетащив стул туда, где еще есть свет, уселась, как голубка, укрывающая крыльями свои яйца. Проходится тростью по своим растениям, и начинают летать бабочки.

Дочь услышала голос К. К. Прильнула к своему биноклю, то есть щели в книгах, и увидела, как он пускает колечки дыма с Мастером Разой.

Он зашел внутрь с тарелкой жареного арахиса, приправленного черной солью, луком, зеленым чили и кинзой. Поставил на стол радом с ней. Ни она не подняла глаз, ни он ничего не сказал.

Глаза, полные досады и слез. Поднаторела сидеть, склонившись над книгами. Когда Мама позвала ее, она ответила: «Иду», и осталась сидеть.

Она вышла из ступора, когда Мама позвала ее второй раз. Начиналась вечеринка. Голоса были хорошо слышны, но теперь она никого не узнавала. Она несколько суетливо встала, когда услышала звук закрывающейся двери: неужели К. К. ушел, ничего не сказав? Она встала, ее затекшая нога поскользнулась, и она упала. Спасая бумаги, она успела развернуть свое тело, устремившееся в стол, и бумаги были спасены, но остальное – нет. Раздался грохот, Мама закричала: «Что случилось?» – и прибежал Мастер Раза.

Он помог ей подняться, и она пошла, хромая и почти повиснув на нем.

Мама позади, пришла с несвойственной ей скоростью.

«Только не спрашивай, только не спрашивай», – слышалось в ее всхлипываниях. «Что случилось?» – встревоженно спросила Мама, и тут она разрыдалась. Мастер Раза практически поднял ее и усадил на диван в холле. Подложил подушку под спину, под ногу – тоже и стал слегка надавливать там, где нога была подвернула: «Больно? А здесь? А вот так?»

По просьбе Мамы Раза достал из морозильника лед и спросил у Дочери, где можно взять маленькое полотенце:

– Нет, скажите мне. – Достал из ящика полотенце, завернул в него лед и аккуратно приложил к ее лодыжкам.

Еще довольно долго Мастер Раза был занят тем, что оказывал первую помощь Дочери.

– О-хо-хо, – вздохнула Мама, – теперь ты совсем не сможешь вставать до тех пор, пока нога не заживет. Смотри, какая фиолетовая стала.

– Она не сломана, Мата джи, но мышцы внутри потянула. Синяк из-за этого.

– К. К., наверное, уехал в аэропорт. Завтра вернется. Что делать? Тебе нельзя шевелиться, – ругалась Мама. – Проверю, дома ли Сиддхартх.

– Ма джи, вы садитесь. Почему так волнуетесь? Кто-то останется сегодня на ночь. А завтра К. К. вернется.

– Она даже не может в туалет сама сходить, – продолжала переживать Мама.

– Я в порядке, – сказала Дочь. – Почти не болит.

– Можно мне туда? – спросил Мастер Раза, показав в сторону гостевой комнаты.

Он взял свою сумку, в которой принес ткани для шитья, и пошел внутрь.

Обратно к ним вышла Рози в сером обтягивающем шальвар-камизе с розовой каймой. Пучок, туфли, сумочка, джайпурские браслеты, которые она тут же сняла, как будто надела только для того, чтобы снять, и начала ощупывать ногу Дочери, вмиг взяв все дела в свои руки.

– Обычная опухоль, сестрица. Все будет тип-топ.

Из глаз Дочери хлынул такой поток, как если бы кто-то зарядил ей в лицо водным пистолетом. И в этом потоке как будто плыло: «Мое тело не слушается меня. Хочу встать, а оно падает. Оно не может