Читать книгу - "Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин"

— Ох, вы, понимаю я вас, очень даже понимаю. Жена всегда должна быть около своего мужа. Во всяком случае, по-другому я себе семьи не представляю.

— Неужели вот так бы бросили московскую квартиру со всеми ее удобствами и поехали к нам? — спросил Остудин.

— А что такое квартира? — спросила Мария Сергеевна. — Мы ее столько раз бросали. Зато какие в Сибири люди! Вот уж где локоть соседа ощущается постоянно. В Москве я не знаю своих соседей. А уж тех, кто живет в ближнем доме, просто не представляю.

Остудин вспомнил рассказы о том, как Мария Сергеевна разводила в Таежном цветы, и подумал, что здесь их ей разводить негде.

— Я тоже не люблю больших городов, — сказал Остудин. — И Москву не люблю. Я в ней устаю.

— Теперь уж ничего не поделаешь, в Москве нам жить до самой смерти, — Мария Сергеевна пожала плечами, взяла турку и пошла на кухню.

Остудин проводил ее взглядом и, повернувшись к Барсову, сказал:

— Еланцев мне говорил, что вы преподаете в институте Губкина.

— Да, преподаю, — Барсов отпил из чашки глоток кофе. — Рассказываю будущим геологам об ошибках своей жизни.

Он улыбнулся. Но Остудин понял, что Барсов до сих пор жалеет о прошлой работе, иначе бы не говорил с такой тоской о Таежном. О том, по каким причинам он ушел из экспедиции, бродили разные слухи. Все сходились на том, что если бы не ушел сам, его бы все равно заставили это сделать. Остудин долго думал, стоит ли задавать Барсову щекотливый вопрос или так в неведении и уехать. Какое ему в конце концов дело до другого человека? Каждый волен решать свою судьбу сам. Но, поразмыслив, понял, что и его в скором времени может ждать подобная судьба. Поэтому спросил:

— Не обидитесь, если я задам вам личный вопрос?

— Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, — снова улыбнулся Барсов. — Почему я ушел из экспедиции? Так?

Остудин кивнул.

— Я исчерпал себя, — просто ответил Барсов. — Север это работа на пределе сил. Вы молодой и этого не замечаете. Я тоже в свое время не замечал. Кроме того, почувствовал, что уже не могу сопротивляться Казаркину и ему подобным в их разрушительной работе.

— Что значит разрушительной? — не понял Остудин.

На лице Барсова появилась мягкая ироничная улыбка. Его глаза снова заискрились. Он скользнул взглядом по Остудину, словно еще раз хотел проверить, что за человек сидит перед ним. Потом спросил, кивнув на бутылку:

— Может, еще по одной?

— Мне все равно, — пожал плечами Остудин.

— Я так рад, когда вижу кого-нибудь из своей экспедиции, — признался Барсов, закрыл глаза и качнулся в кресле. — Поверите ли, мне кажется, что сейчас мы беседуем не в Москве, а в Таежном. У вас нет такого ощущения?

Остудин поднял рюмку. Барсов наполнил ее, налил себе и, не чокнувшись, выпил. Шумно втянул через ноздри воздух и взял с тарелки маленький бутерброд. Откусив от него, сказал:

— Идеологи выдумали государственный план, который превратили в фетиш. Он стал главным делом партийного аппарата. Я вам расскажу случай, который переполнил чашу моего терпения. Бригада Федякина заканчивала испытания скважины. Нефти там не было. Но мы должны были завершить работу так, как это положено по существующим правилам. На это требовалось пять дней. А рядом была готовая буровая. Переведи туда бригаду, и она начнет гнать метры проходки, которые и составляют план. И можете себе представить, Казаркин собрал бюро и заставил нас бросить эту скважину и начать бурить новую, потому что таким образом мы могли помочь области выполнить квартальное задание по проходке. Ну, какой план может быть у геологов? Мы должны открывать месторождения, а не гнаться за метрами. Кстати, вы будете бурить в этом году скважину на Кедровой?

— Как сказать?..

И Остудин поведал Барсову обо всех своих бедах. Рассказал и о том, что даже обещанные автокран и бульдозер не дают, закончив тоскливым вопросом:

— Николай Александрович, когда же все это кончится?

— Не знаю, голубчик, — ответил Барсов. Помолчал, задумавшись, и сказал совсем неожиданное: — А знаете что? Давайте попробуем использовать одно мое знакомство. Да, да, знакомство. Ведь не для себя же стараемся — для государства. Вот и обратимся к государственному человеку. Вы слышали такую фамилию — Нестеров, Харитон Максимович?

Остудин слышал только об одном Нестерове — заместителе союзного министра геологии.

— С этим замминистра я в свое время съел не один пуд соли, — сказал Барсов. — Я прямо сейчас ему позвоню. Он сидит на работе до глубокой ночи. Если согласится вас принять, вы ему все и расскажете. Я к нему никогда не обращался, потому что мы с ним вроде приятели. Использовать дружеские связи в личных целях я не мог. Совестно было. А вас это ни к чему не обязывает.

Барсов поднял телефонную трубку, набрал номер. Несколько мгновений прислушивался, молчаливо глядя на Остудина, потом положил трубку на место. У Нестерова был занят телефон. Но Николай Александрович все-таки дозвонился. После нескольких вступительных, ни к чему не обязывающих слов о семье, о здоровье рассказал о бедах Таежного. Договорились, что Остудин придет к Харитону Максимовичу завтра в одиннадцать тридцать.

МОСКВА... А МНОГО ЛЬ В ЭТОМ ЗВУКЕ?

К Москве у Остудина всегда было двойственное отношение. Первый раз он побывал в ней, когда ему было шесть лет. Привез его дядя Шура, брат отца. Дядя Шура вернулся с войны без орденов, а медалей было много: «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией». Но самой важной из них считал медаль «За отвагу» — беленький кружочек с красными буквами.

— Мне ее дали во время боев под Москвой, — сказал он Роману. — Страшные были дни, а столицу мы отстояли.

Дядя, конечно, говорил не совсем так. Это уже потом, будучи взрослым, Роман воспроизвел для себя его тогдашние слова.

После войны дядя прожил недолго, свели в могилу фронтовые раны. И Роман всерьез считал, что дядя прожил послевоенные годы только потому, что часто повторял:

— Не могу помереть, не посмотрев на послевоенную Москву, побывать там, где воевал, где друзей оставил.

Он собирался в Москву целый год, а когда поехал, взял с собой племянника. Особенно Роману запомнились два события.