Читать книгу - "Сначала женщины и дети - Алина Грабовски"

работников с серьезными лицами и рассеянных туристов. Я велела детям сесть на металлическую скамью и тут заметила эту женщину. Она заламывала руки, как человек, который хочет принять важное решение, но никак не может это сделать. Ее глаза бегали, и я подумала, что она под кайфом, и встала слева от детей, чтобы те ее не заметили. Ура! – сказала Люси, когда вдали показались фары; она перестала зажимать уши и захлопала в ладоши.

Что она делает? – Эрик вытянул шею и заглянул мне через плечо.

Кто? – я присела на корточки, чтобы наши лица были вровень, но потом встала. Женщина подошла к ржавому краю рельсов и смотрела вниз, будто увидела мышь, перебегающую пути. Я оглянулась, надеясь, что кто-нибудь ее остановит. Но никто ничего не делал. Фары приближались, поезд уже выехал из тоннеля, и Люси за моей спиной воскликнула: о нет!

Я не помню, чтобы шевелилась, но дети потом сказали, что я бежала быстрее гепарда. Поезд с грохотом приближался, искры летели из-под колес. Женщина сосредоточенно хмурилась, и я поняла, что она набирается мужества и собирается прыгнуть, хотя, если задуматься, не так уж много мужества для этого и надо, ведь дело занимает долю секунды. Она наклонилась вперед, а я схватила ее за мягкую флисовую кофту. Другие пассажиры начали махать машинисту, кричать, чтобы тот остановился. Кто-то кричал про экстренное торможение. Другой рукой я схватила женщину за капюшон и оттащила ее за желтую линию; там мы обе упали на грязную платформу. Мне бы хотелось сказать, что потом я спросила, в порядке ли она, помогла ей подняться и оставила свой номер телефона на случай, если ей нужно будет поговорить.

Но я этого не сделала.

Я вскочила и оттащила Люси и Эрика от окружившей нас полукругом толпы. Дети прибились к дружелюбного вида женщине с таксой на поводке, и я так крепко прижала их к груди, что они, наверно, почувствовали биение моего сердца. Все в порядке, твердила я, и это был не вопрос. С вами все в порядке, в порядке. Когда я наконец посмотрела по сторонам, толпа разошлась, поезд ушел, а женщина исчезла. Наверно, догадалась, что я бросилась спасать ее не повинуясь высокому моральному долгу, а потому что не хотела, чтобы моя дочь и племянник увидели, как она умрет.

– Тетя, ты в порядке? – спрашивает Эрик. – У тебя щеки покраснели.

– Помнишь ту женщину? – отвечаю я. – На станции, когда ты был маленький? И мы втроем ездили в Бостон? – Он достает из рюкзака недоеденную шоколадку; шоколад растаял и запачкал фольгу.

– Какую женщину? – Он откусывает шоколадку. – Нашу знакомую?

– Да нет, просто… – Думаю, как лучше ее описать, но вдруг понимаю, что не помню, как она выглядела. – Просто женщину.

– Не-а. Не помню. – Он поворачивает голову и поглядывает на меня, будто пытается понять, поехала ли у меня крыша или я веду себя нормально для человека, чья дочь умерла семь месяцев назад. Представляю, как он расскажет сестре: тетя Бринн сегодня была какая-то странная; у нее все в порядке? А сестра ответит, одновременно сочувствуя моему положению и, как обычно, раздражаясь на младшую сестру, у которой все есть: да это же Бринн, что с нее взять.

– Как школа? – спрашиваю я; хочется скорее сменить тему. Он кривит губу, совсем как его отец, когда выносит мусор, и губа становится похожа на тонкий завернутый кверху кусок ветчины. Зачем сестра вышла замуж за отца Эрика, для меня загадка. Хотя ясно, что ради денег. Нельзя винить человека в стремлении к легкой жизни. Раньше я так гордилась тем, что единственная добытчица в семье, чувствовала себя чуть ли не сверхчеловеком, а теперь понимаю, что просто пыталась убедить себя, что не зря надрывалась. На самом деле, не бывает никаких сильных женщин: мы просто берем на себя обязательства перед некоторыми людьми, любим друг друга и причиняем друг другу боль; так и живем.

– Отстой эта школа, – отвечает Эрик. – Вот как мне в жизни пригодится алгебра или европейская история? Я же через год все забуду.

– Это правда. Но можно прогулять.

Он доедает шоколадку и бросает грязную обертку в недра рюкзака.

– Чтобы прогуливать, нужен сообщник.

– Что ты предлагаешь?

– Ничего. Но ты всегда была классной тетей. – Он бросает на меня озорной взгляд и становится похож на свою мать до того, как ее лучшим другом стал робот-пылесос.

– Слушай, – говорю я и наклоняюсь к его уху. – Я в деле. Но при одном условии.

– Маме ничего не говорить? – угадывает он.

– Бинго, маленький гений. – Целую его в щеку. – Не зря ты всегда был моим любимчиком.

Я заезжаю на свое парковочное место на стоянке нашего многоквартирного комплекса. Других машин нет. Я переехала через два месяца после трагедии и с тех пор ни разу не видела здесь людей. В доме около двенадцати квартир, он стоит на отшибе, на пустыре между гаванью и маяком, где кроме пары киосков с едой навынос толком и нет ничего, зато тут дешево арендовать квартиру. Поднимаюсь по бетонной лестнице сбоку здания. На каждом этаже – три квартиры, этажи громоздятся друг на друга, как слои многоярусного бетонного торта. Я захожу в квартиру, ложусь на диван и листаю профили рыхлолицых мужчин; судя по виду, все они умеют настраивать роутер, но никто не сможет найти клитор. Качество мужской аудитории существенно упало с тех пор, как я впервые установила приложение. Меня успокаивает череда незнакомых лиц, я не думаю ни о прошлом, ни о будущем, потому что никогда никого из них не встречу. Это мой белый шум, заглушающий мысли. Их плоские, как блины, лица, их любимые фильмы, пивные бутылки в пакетах, которые они сжимают в руках – все это для меня ничего не значит, как и я ничего не значу для них; наши интересы и фотографии – лишь непрерывная полоса помех. Но этот белый шум может отвлекать лишь до поры до времени, особенно в маленьком городе. Захожу в другое приложение – София поставила их три – и на экране снова появляется Коул Эмерсон. Я смотрю его фотографии: на них он делает различные дела, которые, по мнению мужчин, усиливают их сексуальную привлекательность: встряхивает коктейль в серебристом шейкере, играет на пианино, нажимая на педаль босой ногой, выгуливает собаку из приюта. Он совсем не похож на парня, который подошел к моей машине в начале мая, пока я ждала Люси, встав у бордюра с включенным зажиганием.

Роберт: Миссис Андерсон, здравствуйте! Можно вопрос?

Я: Все в порядке?