Читать книгу - "Сначала женщины и дети - Алина Грабовски"

прошлой весны осталось одно недоделанное эссе, но даже мисс Лайла считает его дерьмом, иначе не стала бы недвусмысленно намекать, чтобы я «зашла с другого угла». Проблема в том, что она не дает совета, с какого именно угла зайти, особенно учитывая, что я обиделась, когда она предложила написать про маму. Зря я тогда папе рассказала, он всегда поднимает кипиш, когда речь заходит о маме. На прошлой неделе я предложила описать свой путь от ненависти к майонезу до толерантности к нему, но мисс Лайла уже даже не смеялась.

Джейн влезает в окно; щеки раскраснелись, как яблочки, и я догадываюсь, что холод здесь ни при чем.

– Он едет, – выпаливает она и так волнуется, что даже не может говорить шепотом.

– О-о-о, – подружка Грэма на диване оживляется. – Кто «он»?

Джейн садится на табурет и складывает ладони домиком у лица, пряча улыбку.

– У Джейн есть парень, – дразнит Грэм. – А у тебя, Воробушек?

– Нет, – резко отвечаю я. Глупый вопрос. Когда я должна была думать о парнях? До или после похорон лучшей подруги?

Должно быть, Грэм по голосу понимает, что ляпнул что-то не то, и снова переводит разговор на Джейн.

– Он из Нью-Йорка? – спрашивает он. – Как познакомились?

Я поворачиваюсь к ней. Мне очень любопытно, что она ответит.

– Он наш земляк, – осторожно произносит она. – Познакомились в школе. Он приедет на автобусе.

– Ого, здорово. Надо устроить праздничный ужин, – щебечет подружка Грэма. – Отметим новое начало! – Она хлопает в ладоши, радуясь своему же предложению, а Грэм оттягивает ее волосы назад и целует ее за ухом. Я подхожу к открытому окну, откуда в квартиру задувает холодный влажный сквозняк. У меня нет ощущения, что это новое начало: мне кажется, что это конец. Я смотрю на Джейн – чувствует ли она то же самое? Но она смотрится в экран смартфона, как в зеркало. Как она не понимает? Он не приедет. Он и не собирался.

Обеденного стола в квартире нет, поэтому мы ужинаем на диване, сбившись в кучку, а Грэм с девушкой сидят, прижавшись друг к другу на полу: она говорит, что сидеть на твердом лучше для пищеварения. А я думаю, что папа бы взбесился, увидев все это: ни нормального стола, ни салфеток, – и понимаю, почему мы никогда сюда не приезжали. Да мне плевать, что он думает, говорил Грэм сто раз и даже больше. Пытаться угодить родителям – себя не уважать.

Грэм с девушкой кормят нас разными видами домашней пасты. Они три часа готовили их вручную, орали друг на друга, чтобы один вскипятил воду, а другой посыпал стол мукой, а потом мирились и целовались с языком у раковины. Грэм никогда не любил публичных проявлений привязанности, но он, наверно, не считает свою квартиру общественным местом. Я спросила, нужна ли ему помощь, а он заскрежетал зубами и ответил, что я лучше всего помогу, если просто постараюсь хорошо провести время.

Подружка Грэма берет откуда-то медные подсвечники и зажигает две высокие голубые свечи радужной зажигалкой, которая спрятана у нее в носке. Грэм достает стоящую на холодильнике бутылку красного вина и разливает его в четыре кофейные кружки. «Свобода, равенство, братство!» – кричит он вместо тоста, и я знаю, что Джейн такое понравится. Краем глаза поглядываю на нее, глотая вино, и вижу, что от улыбки у нее аж глаза сузились.

Половина тарелок в посудомойке, и нам с Джейн приходится есть из одной тарелки в форме петуха. Мы садимся по-турецки и кладем тарелку поверх соприкасающихся коленей, стараясь не шевелиться, когда тянемся за хлебом, салатом и добавкой вина. Все очень вкусное, но не такое вкусное, как я ожидала. Реальная жизнь всегда оказывается хуже, чем картины из моего воображения, часто повторяла Люси.

Она сказала это, когда фотографировала меня для своего портфолио. Мы лежали на кровати в моей комнате. Она щелкала «Кэноном», глядя на меня через видоискатель.

Я некрасивая? – спросила я. Ее голова свесилась с кровати, она держала камеру у груди, а я лежала на боку, свернувшись калачиком и повернувшись к ней спиной. Я не хотела видеть эти фотографии.

Конечно нет, ответила она. Ты не сможешь быть некрасивой, даже если постараешься.

Я уставилась на ковер, заваленный грязной одеждой: разными носками, мятыми рубашками, сваленными в кучу джинсами. Тогда в чем проблема? – спросила я.

Не знаю. Возможно, в освещении.

За несколько минут до этого Люси взобралась на комод и подняла камеру над головой; та оказалась прямо под потолком, в месте пересечения двух стен. Веди себя как обычно, сказала она. Можно подумать, я каждый день примеряю платья, украденные из шкафа матери, пока та еще не приехала и не упаковала свои вещи в картонные коробки. Я попросила Люси слезть и помочь мне застегнуть молнию, но она сказала, что не может. Притворись, что меня здесь нет, сказала она. Иначе ничего не получится.

Если выйдет плохо, можешь не использовать фотографии, сказала я.

Я обязательно их использую, ответила она. Подредактирую немного и будет норм.

Если хочешь, я могу помочь, сказала я и повернулась к ней лицом. Осенью я ходила на курсы по фотошопу.

Не надо. Хотя ее лицо было закрыто камерой, по голосу я поняла, что она поморщилась. Когда дело касалось ее творчества, она никогда меня не подпускала. То ли потому, что хотела, чтобы ее искусство принадлежало ей одной, то ли считала, что я все испорчу.

Я скатилась с кровати; она продолжала щелкать камерой, и в этот момент я почувствовала, что у меня безвозвратно что-то забрали. Наверно, Люси чувствовала то же самое, когда я отправила ей видео из автобуса и спросила: видела?

Девушка Грэма с грохотом ставит тарелку на кофейный столик.

– И когда же придет твой парень? – спрашивает она Джейн. Та чуть не давится органической фрикаделькой.

– Скоро. – Она проверяет телефон. Уже почти восемь вечера, а мистер Тейлор должен был выехать из Бостона в два. Я молчу.

Мы съедаем все до последней крошки, потому что боимся, что иначе повара обидятся. Девушка Грэма встает и убирает посуду; она отказывается от помощи и подвязывает волосы полотняной салфеткой, что делает ее похожей на соблазнительную доярку. Я так объелась, что сползаю на пол и ложусь рядом с Грэмом; тот потирает живот, как делают беременные. Он ложится рядом, и, как только его голова касается пола, у меня в кармане жужжит телефон.

– Ой-ой-ой, – говорит он: мы оба знаем, что это папа. Я подношу телефон к уху, откашливаюсь и говорю «алло».