Читать книгу - "Сначала женщины и дети - Алина Грабовски"

Хотя в моем желудке уже ничего не оставалось, я ощутила подкатившую к горлу желчь. Как поступает? – спросила я.

Тусуется с тобой просто потому, что ему пока больше нечего делать.

Кажется, меня сейчас стошнит, сказала я.

Она взяла пустое ведерко от попкорна и протянула мне. Думаю, тебе не стоит принимать наркотики даже изредка, рассудила она.

В ожидании Джейн смотрю документалку про секты. Не понимаю, зачем подчиняться гуру, если тот называет тебя шлюхой и выбрасывает твой телефон в бассейн, когда ты пытаешься позвонить родным. Но в мире вообще много непонятного. Я, например, никак не возьму в толк, в чем интерес спортивных состязаний, почему лобстер считается деликатесом и как действуют законы термодинамики. И почему Люси сначала сказала, что никогда не сделает ничего важного, не посоветовавшись со мной, а потом именно так и поступила.

Вижу фары машины Джейн в окне и в тот же момент получаю сообщение от Бринн: какие планы? Отвечаю: извини, сегодня не могу – и смотрю, как она то начинает печатать, то перестает. Наконец она отвечает: ничего, хорошего вечера, а я пытаюсь проглотить вину, камнем застрявшую в горле. Я еще пока не придумала, как ей втолковать, что я не ее дочь, а она не моя мама. Пока мы обе притворяемся.

Джейн звонит в дверь, и я отношу в дом ее спальник, припорошенный снегом, как пылью.

– Там как в буран, – говорит она. – Я едва отыскала твою дорожку. – Она снимает ботинки и куртку, и я слежу, чтобы она поставила обувь на полку для обуви, а куртку отношу в чулан. Даже когда папы нет дома, он будто следит за мной, как Санта-Клаус с ОКР.

Варю нам горячий шоколад и добавляю каплю мятного шнапса из тайной заначки Грэма, которая хранится у него в шкафу. Внизу, где стоит обувь, доска выдвигается; в старших классах он хранил там разные бутылки. Отец не пьет и относится к алкоголю настороженно, поэтому у Грэма есть наверху запас на крайний случай.

– Угадай, кто мне попался в «Уолгринз»? – спрашиваю я, когда мы устраиваемся на диване с кружками. Я люблю Джейн, но она молчунья, и мне приходится инициировать беседу. Однако про мистера Тейлора она может вещать бесконечно.

– Кого?

Я вскидываю бровь и многозначительно усмехаюсь: мол, сама знаешь кого.

– Не может быть, – она наклоняется ко мне, – серьезно?

– Покупал шампунь от перхоти. – Я согрелась и осмелела оттого, что делюсь с ней тайными знаниями; чувствую себя всемогущей, будто могу вскочить и разломать кофейный столик надвое голыми руками. Возможно, это от шнапса.

– У него не было перхоти, – со знанием дела отвечает она. – Это стресс.

– Он все еще тебе пишет? – спрашиваю я.

Теперь уже она поднимает брови, наклоняет набок голову и будто говорит: о, мне есть что тебе показать. Достает телефон из кармана, открывает сообщения и подносит экран к моему лицу. Несколько сообщений с неизвестного номера: мне очень жаль, хочу, чтобы ты знала. И еще: умоляю, умоляю, прости меня. Я не плохой человек. И последнее: зачем я всем рискую, если ты даже не отвечаешь?

– Ого, – отдаю ей телефон. – Почему не заблокируешь?

Она смотрит на телефон так ласково, будто это не гаджет, а щенок золотистого лабрадудля.

– Не знаю. Это кажется неоправданной жестокостью.

С Джейн и мистером Тейлором такая фигня: я его терпеть не могу, но Джейн не хочет, чтобы я так думала. Однажды на протяжении всего трехчасового марафона «Баффи – истребительница вампиров» она непрерывно втолковывала мне, почему он не плохой человек. Как ее подруге, мне, наверно, надо бы ей верить. Но проблема в том, что у меня есть два желания: я хочу, чтобы у Джейн все было хорошо и она добилась справедливости, даже если ей кажется, что справедливость ей не нужна.

В школе никто не знает, что это она. В данный момент ходит несколько теорий: что это Эстер Ландиман, школьная шалава (это не я ее так назвала, это просто общеизвестный факт), Кьяра Риччи, самая горячая ученица по обмену (опять же, не мои слова, а общеизвестный факт), или Оливия Кушинг, потому что она совсем без тормозов и вполне способна переспать с учителем, лишь чтобы поиграть у матери на нервах. Последняя версия – пожалуй, самая популярная, так как Оливия перешла в другую школу, а директор Кушинг тщательно пытается избежать огласки. Когда она проходит мимо меня в коридоре, я всякий раз чуть не писаюсь от страха, но Джейн говорит, что она милая. Впрочем, суждениям Джейн о людях едва ли можно доверять.

– Как, по-твоему, ты еще когда-нибудь его увидишь? – спрашиваю я.

Джейн кладет телефон и размышляет.

– Не знаю. Может, в Нью-Йорке или где-нибудь еще. Где нас никто не знает.

– Я бы хотела лишиться девственности в Нью- Йорке, – говорю я и слышу свой голос будто со стороны. Вообще-то, это Люси придумала, еще до того, как все случилось. Мы с ней тайком посещали внеурочные занятия по безопасному сексу и однажды шли домой, натренировавшись надевать презервативы на два пятнистых банана. Первый раз все равно будет отстойный, сказала она. Так почему бы не поехать туда, где весело, напиться, познакомиться с парнями, которых мы больше никогда не увидим? Вот почему я ненавижу этот город, сказала она, и ее лицо ожесточилось. Что бы ты ни сделала, все прилипает к тебе, как грязь.

Джейн впервые за вечер кажется заинтересованной.

– Правда?

– Угу, – отвечаю я. – Поехать туда, где весело, напиться, познакомиться с парнями, которых я больше никогда не увижу.

– С парнями? – в ужасе спрашивает она.

– С парнем. Конечно же, с парнем.

– Так, погоди. – Мы сидим по-турецки на разных концах дивана друг к другу лицом; она кладет руки мне на колени. – Звучит дико, понимаю, но что, если прямо сейчас махнуть в Нью-Йорк?

В голове мелькает мысль, что спать с учителем, вообще-то, тоже звучит дико.

– Ты серьезно?

– Да! – Она пружинит на диване и расплескивает горячий шоколад. – Твоего папы нет дома, а моя мама никогда не в курсе, где я пропадаю.

Не хочу показаться трусихой и показываю на окно.

– Там снег идет.

– Да какая разница! Ты же не растаешь. – Она смеется. – И твой брат в Нью-Йорке же? По-моему, просто идеально.

Вот в чем разница между мной и Джейн: когда она чего-то хочет, то идет напролом и сносит все преграды. А я, наткнувшись на любую преграду, пытаюсь убедить себя, что не особо-то и хотелось.

– Но как мы доедем до Нью-Йорка?

Она сильнее давит мне на