Читать книгу - "Песня жаворонка - Уилла Кэсер"

деятельней под воздействием приятных вещей, чем под унылым бременем нудной работы, которую считает своим спасением. Она все еще была в достаточной степени методисткой, чтобы верить: если что-то трудно и неприятно, значит, это непременно полезно. Однако все, что она делала хорошо, у нее выходило само. Достаточно было одной искры восторга, вот как у миссис Натанмейер, и настороженная, хмурая работяга из студии Бауэрса вспыхивала и оказывалась изобретательной и сознательно прекрасной женщиной.

Интерес Фреда к Тее был серьезным почти с самого начала и настолько искренним, что Фред ни в чем не подозревал себя. Он верил, что знает о ее возможностях гораздо больше, чем Бауэрс, и ему нравилось думать, что он дал ей более прочную опору в жизни. Она никогда не видела и не знала себя такой, какой становилась на музыкальных вечерах миссис Натанмейер. После них она совершенно преобразилась. Фред не ожидал, что она привяжется к нему больше, чем того заслуживала его непосредственная полезность. Он думал, что знает повадки артистов, а Тея, как он выражался, наверняка занималась любимым делом еще в колыбели. Он, может, и мечтал, но никогда по-настоящему не верил, что когда-нибудь она станет ждать его прихода, как в тот день, когда он явился на ранчо Бильтмера. А как только увидел, что она действительно ждет, — что ж, он никогда не притворялся ничем иным: он был молодой мужчина и питал относительно благие намерения. С влюбленной девушкой или кокетливой женщиной он справился бы достаточно легко. Но личность, подобная этой, бессознательно раскрывающая себя впервые в порыве сердечного чувства, — что тут можно сделать, кроме как наблюдать? Как Фред любил говорить себе в безрассудные моменты там, в каньоне: «Восход солнца не погасишь». Его можно и нужно наблюдать, а потом поделиться с человечеством.

Кроме того, если начистоту, неужели он хотел сделать ей что-то плохое? Бог свидетель, он женился бы на ней, если бы мог! Брак был бы для нее случайностью, а не целью; в этом Фред не сомневался. Не он, так кто-нибудь другой, но этот другой наверняка гирей повиснет у нее на шее, будет сдерживать, подавлять и отвлекать от первого рывка, для которого, как чувствовал Фред, она копит силы. Он хотел помочь ей и не мог представить себе другого мужчину, способного на такую помощь. Он перебирал своих неженатых друзей на востоке и западе страны и не находил ни одного, кто бы понял, к чему она рвется, и кому это было бы не все равно. Умные были эгоистичны, добрые — глупы.

«Черт возьми, если ей надо в кого-то влюбиться, пусть лучше это буду я, чем кто-нибудь другой — из тех, кто может ей подвернуться. Она прикует себя к какому-нибудь самовлюбленному ослу, который попытаемся ее переделать, дрессировать, как щенка! Дай одному из них такую широкую натуру — и он придет в ужас. Он не посмеет показаться в клубах, пока не укротит ее и не причешет для соответствия какой-нибудь дурацкой идее, вбитой ему в голову другой женщиной: его первой возлюбленной, бабушкой или незамужней тетушкой. Я хотя бы ее понимаю. Я знаю, что ей нужно и куда она стремится, и намерен позаботиться о том, чтобы у нее был шанс в этой борьбе».

Он признавал, что его собственное поведение выглядит нечестно, но спрашивал себя: разве в отношениях между мужчинами и женщинами не все дороги более или менее извилисты? Он считал: те пути, которые называют прямыми, на деле самые опасные. Ему казалось, что по большей части они пролегают между глухими каменными стенами, а их прямота достигается за счет нехватки света и воздуха. Они прямые, спору нет, но в этом геометрическом совершенстве прячутся жестокость и злоба, унижение и страдание. Какую бы женщину он ни любил, лучше пусть она будет ранена, но не раздавлена. Он обманет ее не один раз, а сто, свирепо говорил он себе, лишь бы она осталась свободной.

Фред вернулся в обзорный вагон в час дня, когда уже позвали на обед. Там никого не было, и он застал Тею одну на платформе. Она протянула руку и встретилась с ним взглядом.

— Все так, как я сказала. У меня за спиной захлопнулись все двери. Я не могу вернуться, поэтому еду дальше — в Мексику?

Она взглянула ему в лицо, нетерпеливо, вопросительно улыбаясь. От этой улыбки у него упало сердце. Неужели он действительно надеялся, что она даст другой ответ? Он отдал бы многое… Но это ничего не изменит. Он может дать только то, что у него есть. В этом мире счастье никогда не бывает полным; надо хватать что дают или оставаться ни с чем. Никто не смог бы взглянуть ей в глаза и отступить, имея хоть каплю мужества. А у нее мужества хватит на что угодно — посмотрите на ее рот, подбородок, глаза! Откуда взялся этот свет? Как лицо, знакомое лицо, могло стать такой картиной надежды, расцвести чистыми красками восторга юности? Она права: она не из тех, кто отступает. Одни люди живут, избегая опасностей, другие — проскакивая их с налету.

Они стояли у перил, глядя назад на песчаные равнины, и оба чувствовали, как быстро мчится поезд. Разум Фреда тонул в мешанине образов и мыслей. Ясны ему были только две вещи: сила ее решимости и уверенность, что, несмотря на свое бремя, он сможет сделать для нее больше любого другого человека. Он знал, что навсегда запомнит, как она стояла с ожидающей, устремленной вперед улыбкой, достаточной, чтобы превратить будущее в лето.

ЧАСТЬ V

Предприятие доктора Арчи

I

Доктор Говард Арчи приехал в Денвер на собрание акционеров серебряного рудника Сан-Фелипе.

Можно было и не ехать, но дома срочных дел не нашлось. Зима опускалась на Мунстоун, и доктор боялся ее унылости. Поэтому 10 января он прибыл в отель «Браун Палас». Утром 11-го он спустился к завтраку и обнаружил, что улицы белы, а воздух густ от снега. С гор дул неистовый северо-западный ветер, и бушевала одна из тех прекрасных метелей, которые окутывают Денвер сухим, пушистым снегом и как магнитом тянут в город тысячи людей с гор и равнин. Тормозные кондукторы в вагонах, старатели на приисках, одинокие фермеры на песчаных холмах Кит-Карсона и Юкки начинают думать о Денвере, укутанном снегом, полном еды, выпивки и веселья, и рваться туда. Денвер вызывает восхищение и нежные чувства сильнее любого другого города в США.

Говард Арчи радовался,