Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

лжеца! – женщина визгливо выкрикнула и затворила окно.

Боря выпотрошил стручок и попробовал посвистеть.

– Ну, уже лучше, – дед направлял вовлечённого в процесс изготовления свистульки Борю к ровной дорожке.

Подошли к следующему дому. Дед остановил Борю и таинственно предупредил:

– Сейчас зайдём к моему знакомому, он тоже сюда из России переехал.

Боря отнёсся к словам деда серьёзно, расправил складку рубахи и подтянул ремень, но когда увидел доброе лицо лохматого человека в заляпанном тёмном свитере, расслабился.

– Серафим! – лохматый представился и протянул Боре огромную ладонь, не соизмеримую с его тощей фигурой. – Ну, может я и не шестикрылый, но дядей Серафимом можешь называть.

Боря засмущался, тем не менее, шёпотом, произнёс своё имя.

– У–у, настоящее славянское имя! Не то, что у твоего деда, – Серафим поддёрнул уголки рта, – Арнольд–Кристиан… – увидел напряжённость во взгляде деда, сгладил, – ладно–ладно, это я так… глумлюсь в шутку… А знаешь, Борис, в честь какого святого тебя назвали? – Серафим звонко выстреливал слова.

Боря молчал, чуть шевельнул головой в знак отрицания.

– Были такие братья Борис и Глеб. Их третий брат убил… Святополк Окаянный. Получается тебя в честь святого назвали… в святцах только один Борис.

– А почему шестикрылый? – Боря вдруг осмелел, вспомнив, что Серафим упомянул это слово.

Серафим, будто не расслышал, сделал шаг к деду, шепнул ему: – Посмотри, вон там на столе. Указал на соседнюю дверь, а сам повёл Борю в другую комнату.

Их встретил прижатый к небольшому оконцу прямоугольный массивный стол, засыпанный слоем светлой деревянной стружки. «Какая кучерявая!» – подумал Боря и сунул ладонь в самую гущу.

– Шестикрылый? – Серафим неожиданно ответил. – Да это так, мифология… интерес у меня был когда–то…

– Ми–фо–ло–гия. – Боря повторил по слогам, пытаясь запомнить новое слово.

– Посиди пока здесь, мы с твоим дедушкой поговорим, – Серафим мягко вышел.

Боря стал осматриваться.

На стенах висели деревянные дощечки с выпуклыми контурами–изображениями, выступавшие на пару сантиметров от основания. На одной дощечке – голова, кажущейся приветливой, собачки, на другой – сочная гроздь винограда. Несколько дощечек с крупными цветами. Лаковая блестящая поверхность создавала весёлые блики и Боря, чуть смещая голову, игрался с ними.

Боря заинтересовался и предметами на столе. Среди стружки лежал большой деревянный брусок, на поверхности которого проступало лицо девушки. Выделялись огромные глаза, проявлялись витые локоны волос. Контуры были нечёткими, туманными, но уже была форма, был объём, лицо можно было потрогать. Боря качнул головой, хм… деревянные волосы… в такие пятерню не запустить и за кончик локона не дёрнуть. Рядом, под ворохом стружки, виднелся краешек бумаги. Боря аккуратно потянул лист на себя. Вот и картинка! С фотографии на него смотрела девушка с длинными волнистыми волосами, нежным спокойным лицом и огромными глазами. Чернильная надпись от руки витиеватыми завитушками сообщала: «Моя Афродита».

– А–а, заинтересовался? – добродушный голос за спиной заставил Борю замереть. – Нравится?

Боря кивнул. Почувствовал, что нужно что–то сказать и произнёс: – А разве на плоской фотографии виден объём?

Серафим обрадовался.

– Соображаешь, брат! Вот это я понимаю – вопрос в корень! Как там говорят – зри в корень! Да нет, всё просто. Надо представить её, увидеть, почувствовать. Вот эта завитушка, – Серафим ткнул пальцем на деревянный выступ, – ты же видишь, она ближе. Хотя, вот эта вроде и дальше… – Серафим запнулся, задумался, – а если я её чуть разверну. Он достал из деревянного ящичка–пенала металлический инструмент и короткими движениями срезал часть завитушки. Взял другой, более узкий и сделал надрезы по извилистой линии. Чёткие движения, порой резкие, порой плавные, зачаровывали. Казалось, Серафим уже не замечал, что кто–то находится рядом. Боря, не шевелясь, смотрел во все глаза. Серафим почесал щёку, потёр подбородок, сделал ещё пару срезов и выпрямился.

– Ну, как? Чувствуешь? – искоса посмотрел на реакцию Бори. Но тот видел лишь угловатые контуры, вероятно, очередной прядки деревянных волос. Нужно было ответить, но он только пожал плечами и уставился на пенал с инструментами. Десяток блестящих круглых, как карандаши, стержней с острыми носиками, спрятанные в резиновые трубочки.

– Это штихели! – Серафим доставал по–одному, показывал. Плоские, конические, скруглённые лопаточкой, даже с прорезанной посередине канавкой – все они были с невероятно острой кромкой. Боря осмелел, взял в руку штихель с носиком полукруглой формы, повертел. Серафим нагнулся, вытащил из под стола неоструганную деревяшку и сунул Боре под руку.

– Можешь попробовать, не бойся, это ненужный кусок.

Боря попытался провести лезвием по дереву, но штихель оставил только корявые зацепы, отщепив неказистый кусочек.

Серафим положил свою ладонь на руку Бори. – Сожми! Держи! Дави! – теперь срез получился. Полупрозрачная пластинка–стружка плавно, без скола, отделилась. Боря смог вырезать небольшое углубление, попробовал резать и поперек, но получилось лишь расщепить – на дереве остался морщинистый неприятный след.

– Э, нет, так не получится! По сосне так не пройдёт. Это я так, попробовать тебе дал. А резать во все стороны по липе можно, – Серафим махнул рукой в направлении своей Афродиты. Да, там приходится резать по–разному.

– Попробуй вот здесь, вот с краешку, – сунул Боре большую неотёсанную липовую доску, – сделай ход по кривой, – и карандашом провёл на заготовке волнистую линию. И всё–равно штихель у Бори соскакивал, оставляя зарубки

– Ну, Борис, ты борись! – Серафим снова положил свою руку на руку Бори, – плавно и уверенно нажимай.

Острый инструмент оставил ровный след.

– Ну что, Борис, пойдём домой! – вошёл дед, но Боря успел попробовать и другой штихель – тоненький грифелёк с раздвоенным, как у змеи, язычком.

– Этот штихель твой дедушка сделал! – Серафим, казалось, с благодарностью, кивнул. Дед хмыкнул: – Творчество – это такое… Смотрю, скоро свою Афродиту сделаешь…

И спустя пару секунд, хмуро спросил: – Давно не приезжала?

Серафим только скривился.

– А как они потом коричневыми становятся? – Боря почувствовал какое–то напряжение и, в качестве разрядки, ткнул пальцем в доску на стене.

– А–а… морилкой покрываю… дерево темнеет до нужного оттенка, потом лаком… – Серафим уже не был таким приветливым.

Через месяц Боря спросил деда: – А мы к дяде Серафиму ещё зайдём?

Дед хмуро посмотрел в сторону.

– Нет… Дядя Серафим умер… – через пару секунд, шёпотом, как бы в никуда, добавил: – …повесился… из–за бабы…

22

Оппман почувствовал как заломило в спине и осознал, что слишком долго сидит сгорбившись. Слова ложились на бумагу с трудом, несмотря на вполне чёткие мысли в голове. Нельзя парня бросать на съедение. Вероятно, дело решили сделать громким, недаром прислали следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Конечно, легко крайним мальчишку сделать, а то, что вся подготовка пилотов к чертям собачьим пошла… Об этом не хотят говорить.

Оппман макнул