Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

гайдроп! – Устинович вытер вспотевший лоб.

Раевский спрыгнул на землю. Забегал вокруг. Несколько поясных закрепил за камни, попытался ввернуть штыри. Под слабым ветром дирижабль всё же смещался, заякориться не удавалось.

– Ну, что ты там телишься…? – Устинович перешёл на отборный мат.

Выждав паузу, на землю выскочил бортмеханик, и тут дирижабль начал стремительно набирать высоту.

– Газ стравливай! – Устинович сам подбежал к рукоятке управления клапанами – дёрнул на «максимум». В голове крутились цифры: «…так, на восемьдесят килограмм облегчились, клапан выпускает…» Мысли путались.

Вроде перестали подниматься. Мельком взглянул на высотомер – тысяча двести метров. Поозирался по сторонам.

– Где фонарь? – Устинович бешено шарил глазами по полу. – Вывалился? – Холодок проскочил вдоль спины. Едва удержал себя, чтобы не ударить кулаком в стенку гондолы. – Ладно, пробуем заново снижаться.

– Командир, голоса слышу, – Кобусов невозмутимо смотрел в открытый люк.

– Люди близко… хорошо, может помогут подержать, – Устинович немного приходил в себя. Выпуская газ, дирижабль снижался.

– Если ветер усилился, надо много людей… – Кобусов смотрел на высотомер.

– Десять метров! – штурвальный высоты чётко отрапортовал.

И тут Устинович, во тьме, краем глаза, заметил слабое свечение около нижнего стабилизатора. Через пару секунд открытый огонь ослепил. Устинович побежал к двери гондолы, распахнул, заорал: – Всем прыгать. Прыгать!

Один за другим члены экипажа ныряли вниз. Устинович посмотрел по сторонам, удостоверился, что в гондоле он один и прыгнул. По ощущениям, метра два. Приземлился на ноги, завалился вбок. Огонь заглатывал оболочку ещё находящегося в воздухе дирижабля. Она немного приподнялась, вытянулась, но уже скукоженная, утаскивала за собой обнажившийся киль. Через мгновение огненным шаром дирижабль рухнул на какие–то постройки.

Устинович всё ещё не веривший в случившееся, ошарашенно смотрел на огонь. К страшному пожарищу добавились грохот, треск, крики и… лай собак. С каждым мгновением лай усиливался. Казалось, огромная свора собак где–то недалеко. Лай переходил в душераздирающий скулящий многоголосый вой. Устинович стиснул губы, со злостью смотрел, как догорает его корабль. Теперь открылась и причину несчастья – множество столбов с электрическими проводами,.

– Живой? – подбежал Кобусов.

Устинович кивнул и, как бы, очнувшись, спросил: – Остальные… нормально?

– Скрынника не можем найти.

– Гондола пустая была, когда я выпрыгнул, – Устинович вспоминал и вдруг мелькнула ужасающая мысль, – может он далеко в киле был? Неужели команду не слышал?

– Да там везде хорошо слышно. Тем более, что ты так орал.

– Темнотища ведь. Может подумал, что мы на большой высоте и побежал парашют надевать? – Устинович упавшим голосом высказывал предположения. После паузы, спросил: – Откуда столько собак? Они хоть привязаны?

– Не знаю, – Кобусов смотрел на постройки. Огонь перекинулся на деревянные сараи. К пожарищу сбегались люди с вёдрами. Доносились крики: «…песком…песком засыпай!»

Какой–то человек подошёл к Устиновичу..

– Вот вас угораздило! Здесь же пороховой завод. Ваше счастье, что на собачий питомник упали. А там, – человек махнул рукой в сторону деревянной постройки в пятидесяти метрах от них, – склад с пирозарядами.

Устинович понял, что отвечать не имеет смысла.

Человек, со злобой, спросил: – Вы, вообще, откуда здесь взялись–то?

– С Москвы! – Устинович резко осадил.

– Па–ня–т–но, – человек с расстановкой недовольно процедил.

– Командир! – Устинович узнал голос Раевского. Тот, запыхавшийся, подбежал. и сглотнув, выпалил: – Нашли Скрынника… под балками киля… мёртвый..

20

Автомобиль начальника Аэрофлота катил намного мягче, чем тот, который Нобиле предоставляли для поездок из Москву в Долгопрудную.

Поздняя осень постепенно переходила в зиму. Берёзы и липы, после ночных заморозков, избавлялись от последних жёлтых листьев, оставляя наступающей зиме только голые ветви. Утро переходило в безветренный полдень… а завтрашний вылет планировали уже без него. Да, вроде почести ещё воздают… вот машину новую прислали… а уже, получается и не нужен.... так, чтобы только прикрыться его именем, добавить веса официальным бумагам. Быстро же всё это происходит. Хотя, ведь сам был не против такого… С другой стороны, не перешёл ли я сам ту границу между истиной и фальшью, после которой приходится жалеть?

Вчерашнее предложение начальника Аэрофлота Ткачёва Нобиле выслушал спокойно. Деловитая Мела удивительно быстро переводила.

– Малоопытность пилотов и неосторожность с их стороны? В это я не верю. Налёт часов у них большой. Да ведь вы сами некоторых из них учили, – чёрные брови Ткачёва чуть дёргались.

– Не всех конечно, но… – Нобиле пожал плечами, – у меня изначально сомнения были по конструкции того дирижабля.

– Вот! И руководство страны считает, что причиной катастрофы являются просчёты конструкции, – Мела, почувствовав интонацию, акцентировала внимание на слове «просчёты», – да и Трояни этот… – Ткачёв пронизывающе посмотрел на Нобиле, – у вас, я так понимаю, доверия не вызывал?

Нобиле скривился. Вспомнился тот вечер, когда Трояни пришёл к нему и так вызывающе себя вёл. Вот, оставили его мне в противовес, мол, конкуренцию с Нобиле устроим. А теперь что? Теперь спрашивают, как враг у них под носом оказался? Так ещё спроси, зачем я сюда привёз этого Трояни. Хотя… ведь «Вэ–семь–бис» собирали уже без Трояни…

– Пилоты клянутся, всё по инструкции высчитывали, а как получилось, непонятно, – Ткачёв, не замечая у Нобиле внутреннюю бурю негодования, спокойно продолжал, – я припоминаю, ведь вы делали по этому дирижаблю заключения?

– Да, я давал консультации после испытательных полётов. – Нобиле, нахмурившись, заговорил резче. – Самым серьёзным недостатком была малая продолжительность полёта. Он не мог летать более десяти часов и штатно подниматься выше тысячи метров.

– Это я знаю, но там что–то с деформацией оболочки было. Меня все убеждали, что это временно.

– Временно? – Нобиле хмыкнул, – там были неверно установлены газовые манометры, место выбрали неудачное… они показывали большее давление, чем было на самом деле. Дирижабль несколько раз летал при сильно пониженном давлении, отчего при неспокойных условиях оболочка сильно деформировалась, что могло вызвать перелом фермы. Куда–то всё спешили со сдачей дирижабля, манометр не захотели перенести из–под встречного потока воздуха. Решили просто во время полётов не открывать передние окна рубки управления

Ткачёв, казалось, внимательно слушал переводчицу. Молчал, как бы предлагая Нобиле рассказать что–нибудь ещё из туманных технических тонкостей.

– Да, и, вообще, эту схему дирижабля мы в Италии в конце двадцатых отклонили. Сто километров в час для объёма не более десяти тысяч кубометров – слишком много. А тут ещё и вес оказался завышен, отсюда и малая продолжительность полёта – горючего много надо, а грузоподъёмность маленькая, – Нобиле заканчивал фразу, наблюдая как мрачнел Ткачёв

– Это, что ж, получается, построили не то, что хо–те–ли? – Ткачёв стал растягивать слова.

В ответ Нобиле только пожал плечами.

…Автомобиль подскочил на ухабе и Нобиле возвратился в сегодняшний день. Повернули с Дмитровского шоссе на Долгопрудную. Косые лучи солнца стелились по земле, пробивались скволь мокрую,