Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

Что же там, действительно, произошло с дирижаблем? И выяснить невозможно – Устиновича и Кобусова арестовали. Нобиле вспомнил, как Устинович за шахматной партией весело рассказывал за что арестовали Милюкова.

А тот метеоролог не был чужд Нобиле. Интеллигентный книголюб, много о чём можно было с ним поговорить. Несколько раз вместе ходили в букинистические магазины. Милюков знал каждого букиниста Москвы и Ленинграда. И Нобиле одно время пристрастился часами задерживаться в антикварных магазинах, интересуясь редкими и ценными изданиями. У самого Милюкова две маленькие комнаты были заполнены книгами. Нобиле вспомнил, как однажды всю ночь они просидели за шахматами, разговаривая о книгах. Вернее, говорил Милюков, Нобиле старательно слушал.

Нобиле потёр щёку, поморщился. Как всё наплывает друг на друга. Вот и вчера вечером, случайно встретил свою бывшую домработницу Нюру… словоохотливая.

– Помните, к вам в шахматы заходил играть такой Милюков? – Нюра громко спросила, как будто разговаривала с глухим.

– Да–а, пом–м–ню, вы не кричите, я понимаю, – Нобиле, от неожиданности, про себя недоумевал «почему, в первую очередь, о Милюкове она вспомнила?»

– Это меня, когда от вас уволили… ну помните, когда вы заболели… ну, два с половиной года прошло уже… я переехала на окраину Москвы, а соседкой оказалась мать Милюкова! Я так обрадовалась, когда и его увидела… он с матерью жил. Вот, думаю, связи не рвутся, знакомый синьора Нобиле… будет рассказывать о вас. А потом вдруг, раз… и арестовали его. – Нюра тараторила, Нобиле едва разбирал суть. – Он на строительстве канала «Москва–Волга» отбывал заключение, а мать его ждала и заботилась о его книгах. Всё ждала, ждала… Но внезапно умерла. Ой, а книг сколько осталось… отправили их в милицию, на хранение. А через год пришло извещение, что и Милюков умер. Говорят туберкулёз лёгких у него развился. А вообще, я так рада, что вас увидела, думала всё – ниточка с вами оборвалась…

Нобиле поджал губы, не понимая, как поддерживать разговор, но Нюра не терялась.

– Ой, а вы, наверное, будете ругаться… курицу вашу, ну эту… Доменику, пришлось сварить… Но вы не думайте, она у меня жила, жила, но соседям не нравилось… кудахтала она сильно… Видно по вам скучала… И пришлось сварить.

…Автомобиль снова подскочил на ухабе. Нобиле заёрзал, чуть подвинулся вправо, про себя рявкнул: «Да что ж такое!»

Ухабы, ухабы. Вот так по жизни и встряхивает. Только и приходится отбрёхиваться. Неровности дороги, как и неровности в жизни. Только что–то всё больше и больше этих неровностей в жизни. Одна нелепая ошибка и всё под откос. Разве мог я предположить что так эта история с Лунборгом обернётся… Чёртов щвед! Как ему удалось уломать меня, чтобы первым вывез. Да ещё и все из команды настаивали: «Вы, генерал, должны лететь, вы ранены, да и с земли поможете координировать спасательную операцию». И вот… а получается, что первым с льдины сбежал. Кто мог предположить, что следующий вылет к льдине закончится поломкой самолёта. И никакого толку от меня на земле не было… только русский ледокол сумел добраться. Осуждают! А мне каково? И как ведь раздули историю – на весь мир! Конечно, закончился бы перелёт «Италии» успешно – Муссолини бы присвоил победу себе, а так – легко всё свалить на меня.

А сейчас… не оказался ли я в такой истории, что Трояни очерняю? Нет, здесь это неуместно! Трояни – предатель! Так нормальные люди себя не ведут. Отделился, возвыситься захотел… Да чёрт с ним, с этим Трояни. Фашистский прихвостень. Нет, мнение своё я менять не буду.

21

Пальцы Бориса тискали резинку для стирания карандашных линий. Она покорно принимала на себя всевозможные воздействия: поперечные сдавливания, отстукивания подушечками пальцев ритма какой–то грустной мелодии и даже лёгкие потыкивания иглой циркуля. Борис не мог заставить себя погрузиться в работу. А когда–то… да, ещё совсем недавно, работа была захватывающе интересной. Страсть к неизведанному вела вперёд, не отпускала, заставляла строить догадки, искать решения. И не задумывался ведь, откуда такое желание возникало, – просто так было от природы, – постоянный поиск решения и получение удовлетворения от его нахождения. Всё остальное казалось скучным и каким–то мелким. Даже дни неудач представлялись приключением – оступился – ничего – выше голову! и с новой идеей – вперёд. Неудача или успех ощущались как необходимые компоненты и дополняли друг друга. Успех без преодоления был не интересен и не заслуживал награды. Только преодоление – тогда и сладостная победа.

Но что сломалось? Может обычная усталость? Но почти три месяца такое…

Совсем недавно считал, что созидание, – даже без подтверждения конечной нужности, – это уже радость. Получается, достаточно было только наслаждаться? Вот мысль – вот реализация! А теперь что–то надломилось с этой схемой и стало заметно, что всё больше людей отворачивается от дирижаблестроения. Иногда встречаешь институтских друзей – начнёшь рассказывать – отмахиваются: «Дирижабли? – так это в прошлом! Посмотри: на Западе бросили ими заниматься… так, игрушки. Самолёты – вот будущее! Вот скорости! Наш век – век скорости! А это что? "барышень гулять" по воздуху, сидеть с ними в облаках и смотреть, как медленно земля проплывает? Вздыхать, как хорошо, как красиво! Природа! Это в прошлом. Теперь "быстрее, выше, сильнее!" Кто не бежит, тот опаздывает! Гонка, гонка за технологиями. Борьба: наша идея – светлое будущее – свобода или порабощение».

Вроде и правы они. Может быть… Вот и думается теперь, что если то, что сделано не нужно никому, то и дело впустую было. А почему раньше по–другому? Ответят: так это процесс развития был, процесс становления, там попробовал – здесь попробовал – шишки набил – опыта набрался – теперь и большой проект можно. Вот и большой проект и долгие годы с ним. А в итоге? Никому не нужно! Хорошо, если до реализации дойдёт, а порой даже промежуточного результата не увидишь. Годами будешь чертежи делать, рулоны бумаги изведёшь, все мысли на это направишь, а в конце скажут: «Ну, на это денег нет… теперь деньги на нужное дело, теперь самолёты нужны».

…Улыбающееся лицо Катанского внезапно предстало перед Борисом.

– Всё, Борис, увольняюсь! Вот решил обойти знакомых… – констатация факта, вперемежку с рукопожатием.

Лишь спустя несколько секунд Борис осознал значение произнесённых слов,

– Как увольняешься?

Борис воззрился на Катанского.

– Да сколько можно издеваться? То в газете напишут, что я опоздал на два часа в Долгопрудную, хотя я ведь только консультантом здесь числюсь, то на производстве требуют, чтобы я решение принял по конструкции, не имея на то полномочий. Да и, честно