Читать книгу - "Википроза. Два Дао - Борис Акунин"

коллег адрес запрашивать. У меня нет уверенности, что нам надо посвящать Карлсона в эту историю. Крутится у меня одна идейка…

Зинаида любопытством не отличалась. Подавила зевок — мол, не хочешь говорить, и не надо.

— В животе бурчит, со вчерашнего дня не жрала.

— Я тоже голодный. Мы сейчас отправимся в хороший нэпмановский ресторан. Поедим, послушаем музыку. Пусть Карлсону доложат, что коминтерновцы расслабились. Они уверены, что ты моя любовница. Не будем людей разочаровывать. Ночью запремся у меня в комнате и предадимся разврату — спланируем завтрашний день.

Так всё и сделали.

Ссылки к шестой главе

Интересная фотография

А вот, посмотрите сами.

При выстреле в упор на одежде должны остаться опаленные края у дырки от пули, причем весьма заметные.

Вот такие:

«Не применяем, инструкция запрещает»

Использование советскими спецслужбами «физических методов воздействия при допросе», то есть пыток, имеет свою историю и в точности передает нерв эпохи.

Во время Гражданской войны в органах ЧК представления о каких-либо правовых нормах не существовало, и степень зверства зависела исключительно от местных исполнителей. Сохранилось множество документальных свидетельств о чудовищно жестоких истязаниях в отдельных подразделениях структуры, объявившей себя «карающим мечом революции». В то же время Феликс Дзержинский и его московские сотрудники в садизме замечены не были. Расстреливать расстреливали, но, кажется, не пытали.

В 1922 году, когда междоусобица закончилась и большевикам понадобилось навести порядок, вывести государство из хаоса, задули новые ветры. Это было напрямую связано с переходом от «красного террора» к НЭПу, к ставке на частное предпринимательство — в условиях леденящего ужаса оно развернуться не может. Вышел уголовно-процессуальный кодекс, регламентировавший методы дознания.

Поэтому начальник тюремного изолятора Одесского ГПУ не врет: инструкция применения пыток не допускала. Официально их и не было. Иное дело — практика. Жаловаться подследственным ведь было некуда и некому. Прокурорский надзор сам боялся всемогущих гэпэушников. В шолоховском романе «Поднятая Целина», стопроцентно советском, между делом, как нечто не особенно примечательное, сообщается, что одноглазому белогвардейцу Лятьевскому вышиб глаз чекист на допросе. И всё же по сравнению с тем, что было раньше, и что будет потом, двадцатые годы — время почти идиллическое.

В эпоху Большого Террора пытки будут санкционированы на самом высоком уровне — лично товарищем Сталиным: «ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается, как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, — следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа». (Письмо Сталина от 10 января 1939 г.)

Место неупокоения

Беспокойный человек Котовский не обрел покоя и после смерти.

Сначала его уложили в стеклянный саркофаг. Посмотреть на покойника ходили коммунисты, комсомольцы, любители макабра и просто зеваки, а наверху, на трибуне мавзолея, по революционным праздникам топталось местное начальство, приветствовало демонстрации и парады.

Сохранившиеся снимки паршивого качества, но видна монументальность.

В 1941 году пришли оккупанты. Мавзолей разломали, мумию выкинули в яму. Там бы, в земле, Котовскому и лежать, но по преданию (возможно мифическому) нашлись советские патриоты, выкопавшие комкора, засунувшие его бедные останки в мешок и сохранившие эту жуть до возвращения советской армии.

Бедный Григорий Иванович. Бедная Ольга Петровна.

После войны Григория Ивановича снова уложили в надземный цинковый гроб, только теперь закрытый, с маленьким окошком. Много лет собираются похоронить по-нормальному, но пока этого не произошло.

Ленин — ладно, его не жалко, но Котовскому-то это посмертное надругательство за что?

Седьмая глава

ТАТУИРОВКА

«Идейка», дававшая надежду на то, что дело все-таки можно вывернуть в нужную сторону, основывалась на одном факте и одном предположении.

Фактом являлось то, что скромный бухгалтер связан с какими-то очень серьезными людьми, не побоявшимися убрать со своей дороги красного героя с тремя ромбами. Предположение было еще интересней. Где в СССР водятся мастера, умеющие метко и ловко стрелять из укрытия? На какой-такой службе? То-то. Пощупать в этом направлении стоило. И коллегам из той самой службы знать об этих поисках не полагалось.

Поэтому договорились с Зинаидой, что начнут операцию с этюда «Хемницкий вокзал». В позапрошлом году, когда МОС бросил Абрамова и Корину на подготовку германской революции, им на хвост плотно села саксонская полиция. Надо было во что бы то ни стало оторваться от слежки. И оторвались. Незатейливо и невежливо, но быстро.

Тем же способом воспользовались и нынче.

Изображая сосредоточенную беседу, вышли из подъезда к закрепленной за ними машине.

— Выйди-ка, товарищ, — велел Абрамов шоферу. — Сегодня ты не понадобишься. Я сам поведу.

— Не имею права! Не положено! — всполошился тот.

— Товарищ Карлсон в курсе. Живо, живо! У нас срочное дело.

Сунул руку, взял парня железной хваткой за воротник, выволок наружу. Начальственный тон в сочетании с применением физической силы всегда обеспечивают результат. На хемницком вокзале они сели в таксомотор и высадили шофера под дулом пистолета. Рванули с места, плюнув в опешивших шпиков клубом выхлопного дыма. Auf Wiedersehen, Arschlöcher!

А Карлсону потом что-нибудь наплетем.

Как и в Хемнице, после второго поворота машину бросили, нырнули в подворотню. Теперь ищите-свищите.

— Эх, соскучился я по живой работе, — соврал Абрамов, когда они быстро шагали через замусоренный двор. Ничего он не соскучился, просто бодрился. Век бы ее не видать, эту работу. Но никуда не денешься, судьба есть судьба.

Идти было минут пятнадцать. Судя по адресному справочнику, контора «Цувоенпромхоза» находилась на Пушкинской.

— Солидное заведение, — сказал Абрамов, остановившись перед домом 33, красивым трехэтажным зданием с эркером.

— Богато живут, — прибавил он, когда они вошли внутрь и оглядели вестибюль. Там под бархатным кумачовым знаменем с эмблемой Рабоче-Крестьянской Красной Армии сверкала позолотой статуя Ильича. Показать бы Старику, какое кири-куку ему устроят после смерти, мимолетом пожалел Абрамов покойника.

Дежурному в военной форме сунул под нос мандат ГПУ, полученный от Карлсона. Спросил, как найти старшего бухгалтера.

На второй этаж поднялись стремительно, шагая через ступеньку. Дежурный наверняка позвонит Ривкинду, что к нему серьезные гости. Нужно, чтобы сам объект никому позвонить не успел.

Вошли, коротко постучав. Пухлый мужчинка с усишками «Чарли Чаплин», с зачесом